Один из нас

Сердце Мозга копьем пронзила боль. Внутри он был не менее уязвим, чем снаружи.

– Как это произошло?

– Мистер Рукер говорит, что он повесился в тюрьме.

Мозг хрипло перевел дыхание. Его омывала бесконечная пелена звуков болота: лягушки-быки утробно рыгали в своих тайных убежищах, в окаймляющих озеро зарослях рогоза крякали дикие утки. Пес был мертв, и все его надежды на справедливый мир умерли вместе с ним.

«Прости, друг», – подумал Мозг.

– Ты говорил, они будут давить на нас до тех пор, пока мы что-нибудь с этим не сделаем, – сказал Кроха.

Мозг кивнул. На каждое действие – равное по силе и противоположное по направленности ответное действие.

– Я готов.

Радостно заулыбавшись, Кроха вмазал кулаком по своей открытой ладони:

– Давно пора!

– Но мы еще не готовы.

– Ты научил меня терпению! – прорычал Кроха. – Ты научил меня революции!

– Да. Чтобы мы могли все вместе взяться за дело и создать справедливый мир.

– Я по-прежнему верю в революцию, но моему терпению приходит конец.

– Треть из нас еще не готовы сражаться, – сказал Мозг.

– Зато остальные так и горят! Сейчас такой момент, когда нас согнули уже до предела. Если нормалы нас сломают, никто не будет готов уже никогда!

– Еще не время.

– Я мог бы отправиться в Особое Учреждение! Жил бы там в свое удовольствие. Мы все хранили наш секрет, потому что мы верим в тебя!

– Прости, Аттикус.

– Пора действовать! – настаивал тот.

– Нет. Скоро. Очень скоро. Но не сейчас.

Кроха свирепо уставился на Мозга; тот отвечал таким же пристальным взглядом.

Мальчик-гигант, взревев, саданул кулаком по ближайшему кипарису – вдоль шипастой руки прокатилась рябь мускульных сокращений. Старое дерево застонало, его корни затрещали, и оно с грохотом повалилось на землю.

– Скоро! – проревел Кроха.

– Да.

– Скоро время придет!

– Скоро, – повторил Мозг.

Кроха повернулся и с плеском двинулся обратно, пересекая болото гигантскими шагами. Мозг опустил взгляд на то место, где прежде стояло большое дерево, а теперь была яма, медленно наполняющаяся водой. Вода была цвета черного чая, насыщенная дубильными кислотами от гниющих растений и торфа.

Настанет время, когда разразится большая буря и исхлещет это место струями дождя. И тогда болото переполнится, выйдет из берегов и затопит все на своем пути.

Скоро.

Мозг опустился на моховую подстилку.

– Пес! – всхлипнул он.

Слезы наконец хлынули из его глаз, неотвратимые, как наводнение.

Глава тридцать шестая

Дэйв Гейнс в последний раз подъехал к Дому по разъезженной грунтовой дороге. Припарковавшись, он оглядел большой полуразвалившийся особняк, пристройки, заросший бурьяном двор, деревья в гирляндах испанского мха. Воздух был густым от мошек и птичьего пения.

В поле зрения – никого. В это время все дети обычно сидят в столовой за завтраком. Отсюда был слышен их громоподобный гомон. Окна были заделаны картоном, закрепленным изолентой. В стенах виднелись отметины от дроби.

Пять лет своей жизни он провел в этом доме, наблюдая за тем, как растут чудики. Он чувствовал себя прикованным к этому месту. К этому громоздкому, гниющему призраку, которому он принадлежал со всеми потрохами. Теперь, когда он увольнялся, заклятие было разрушено и Дом потерял свою власть над ним. Деревья стали просто деревьями, дом – просто старым домом. Как старые фотографии: все уже в прошлом. Он больше не нес здесь никакой ответственности, отчего его дух стал легким как пушинка. Он мог отпустить все – всю трагичность произошедшего, всю печаль, – но теперь, получив свободу, Гейнс глядел на все это с усиливающимся чувством ностальгии. Может быть, так же чувствуют себя заключенные, когда покидают свою тюрьму. Может быть, после долгого времени решетки и камеры кажутся им домом.

Не торопясь, он поднялся на крыльцо. Его раны все еще не затянулись, и после езды рука и плечо отчаянно болели. Док Одом сказал, что безобразные шрамы останутся у него на всю жизнь. Пускай Енох мертв, парень навечно оставил ему свою отметину.

Гейнс прошел по коридору и вошел в кабинет директора. Старик, сидя за столом, поднял голову ему навстречу и жестом показал на стул.

– Рад снова видеть вас на ногах, – сказал Уиллард.

– Доброе утро, сэр. Благодарю.

– Чувствуете себя лучше?

– Цвету и пахну, полковник.

– Когда, по-вашему, вы сможете снова приступить к работе?

– Видите ли, сэр, дело вот в чем, – проговорил Гейнс. – Мне предложили работу получше.

Директор пронзил его взглядом.

– Понимаю.

– Билл Фаэрти сказал, что я могу работать у него. Он держит бензоколонку, «Юнион-76», на Девятнадцатом федеральном шоссе. Заправка, замена масла, тюнинг, корпусные работы по необходимости.

– Похоже, вам сделали очень хорошее предложение.

– Билл говорит, что подумывает в следующем году завести еще автомойку. – Гейнс нахмурился. – Может, мне не стоило об этом говорить. Посвящать других в его планы. Пожалуйста, не говорите никому, что я вам это рассказал.

Уиллард поднял ладонь в знак того, что полностью понимает и не порицает действия Билла.

– Рад видеть, что ваши дела наконец пошли в гору.