Один из первых

С аппаратом полковника в руках я застыл как изваяние. В домашних условиях полковник кажется вполне нормальным, более того, если смотреть на его моральные принципы, даже благородным человеком. Война развила в нем жестокость. Поговорив по телефону, полковник сказал мне:

— Казнить их будут за зданием школы. Не думаю, чтобы Яни помиловал их… Если понадоблюсь, я у школы.

— Господин полковник, нам еще необходимо произвести распределение саперных подразделений по колоннам…

— Хорошо-хорошо, но я не хочу пропустить казнь этих мерзавцев… Проводи меня, а по дороге расскажешь, как ты мыслишь распределить инженерные средства.

Мне ничего не оставалось, как пойти вместе с полковником, хотя я прекрасно знал, что вряд ли он даст мне какой-нибудь толковый совет. Он, наверное, решил, что я хочу пойти вместе с ним, чтобы посмотреть на казнь.

Между тем мы подошли к школьному двору, и я оказался невольным свидетелем казни. Многим офицерам и унтер-офицерам было приказано присутствовать при казни. Там же была выстроена и рота, пятерых из которой сегодня казнили.

Щелкали затворы фотоаппаратов: офицерам хотелось запечатлеть столь «знаменательное» событие.

Приговоренные, сидевшие на одной, скамейке, надеялись на помилование. Кто-то писал письмо родным, кто-то переговаривался с охранником. Все это производило гнетущее впечатление, и я не мог находиться там. Я вошел в здание школы, прошелся по классам. В одном классе на доске еще сохранились написанные мелом слова. На другой стене — карта. Шум и людские голоса доносились со двора. И вдруг стало тихо — это зачитывали приказ о казни.

Офицер, командующий отделением солдат, которые должны привести приговор в исполнение, что-то скомандовал.

«С меня хватит!» — решил я и медленно направился к боковому выходу, чтобы выйти на улицу. Краем глаза все же успел увидеть, что приговоренных начали вешать.

Спать в ту ночь я не мог. Нервы были напряжены до предела, и к тому же мешала орудийная стрельба, которая была особенно сильна. Оказалось, что это советские части южнее города предприняли попытку прорвать кольцо окружения и попали в зону неподвижного заградительного огня.

Утром, сдав план распределения инженерных сил и средств начальству, я по своему усмотрению мог распорядиться оставшимся временем. Я сообщил фельдфебелю Ковачу, что поеду в лес, пусть разыщут меня, если я очень понадоблюсь.

Я вел машину осторожно. Дорога была изрыта воронками. Вскоре я выехал на опушку леса. Остановил машину, вылез из нее и углубился в лес. Прошел метров сто. — кругом ни души. Я повернул обратно. Навстречу мне шел фельдфебель Ковач.

— Хочу посмотреть, что здесь творится после ночного обстрела, — сказал я ему.

— Для этого не нужно идти дальше. Я и сам расскажу вам об этом. Пойдемте, здесь есть место, которое действительно заинтересует вас, господин капитан.

Я послушно пошел за ним.

— В лесу сейчас «перемалывают» противника. С одной стороны — мы, с другой — немцы.

Мы выбрались на дорогу, сели в машину и проехали километра три к югу от Старого Оскола. Мой проводник попросил остановить машину чуть дальше развалин корчмы, что рядом с дорогой. У развалин мы свернули влево, и, проехав несколько сот метров по лесной дороге, я затормозил.

Перед нами расстилалась большая лесная поляна, на которой саперы закапывали трупы русских солдат. Зрелище, прямо скажем, не из приятных.

Ко мне обратился командир венгерской роты, солдаты которой закапывали трупы:

— Возможно, именно здесь и применено немцами их особое оружие. Посмотрите на этих солдат: они отравлены каким-то газом…

И без того я видел, что все эти люди отравлены. Я приказал немедленно прекратить погребение и дождаться подхода химической роты, которая определит, что это за газ и не опасен ли он для наших солдат.

Пока мы совещались, подъехал полковник Винклер — немецкий офицер связи со штабом корпуса.

— О такой мелочи, господин капитан, нет никакого смысла никуда докладывать, ведь речь идет не о немецких, не о венгерских, а о русских солдатах. Думаю, господа офицеры, что на этом вы закончите обсуждение вопроса! — менторским тоном проговорил полковник.

Я был убежден, что немецкое командование испытало здесь артиллерийские снаряды, начиненные каким-то смертоносным отравляющим веществом и теперь старается скрыть следы своего преступления.

В тот же день мы побывали в этом лесу вместе с Шиклоши. Увиденное ужаснуло и моего начальника.

Старый Оскол был похож на растревоженный улей: по улицам сновали немецкие и венгерские солдаты. Я пошел в офицерскую столовую. Хорошо еще, что в июле в этих краях темнеет поздно. Я без особого труда разыскал бывшее здание горсовета, в котором сейчас разместилась офицерская столовая. У входа в здание стояли офицеры.

Увидев знакомого мне лейтенанта Яноша, я подошел к нему:

— Что случилось, нам даже не дают ужин по случаю большой победы? — насмешливо спросил я.

— Точно так, — ответил он. — Сейчас здесь кормят пленных русских офицеров, и нам нужно немного подождать.

— А рядовые?

— Их кормили на солдатской кухне. Получен приказ передать их немцам.