Один из первых

22 марта Революционный совет в прокламации «Всем! Всем!» сообщил: «В Венгрии пролетариат взял власть в свои руки». 25 марта в Венгрии победила революция. После этого до нас доходил поток самых противоречивых и порой страшных информаций.

Начались и мои личные неудачи.

На основании одного злонамеренного доноса я был арестован и отправлен под охраной в Брашшо, где меня допросили, а потом заключили в концлагерь.

Несколько дней продолжался мой процесс. Против меня выдвинули самые невероятные обвинения. Никаких улик против меня найдено не было, но меня не отпустили, а вернули в концлагерь. Там я узнал, что 2 мая румынские части перешли в наступление вдоль Тисы, а французы и сербы заняли Мако и город Ходмезевашархей. Чехи, заняв значительную часть Северной Венгрии, объединились с румынскими частями. Венгерская армия как таковая практически перестала существовать. На заседании Рабочего совета прозвучало предложение мобилизовать рабочих и все население страны. 3 и 4 мая 90 тысяч рабочих и крестьян вступили в армию. Об этом мы узнали через несколько дней. 10 мая меня снова вызвали на допрос. В это время венгерская Красная армия, остановив продвигавшиеся чехословацкие и румынские части, перешла в контрнаступление.

Не знаю, может, эти сообщения с фронта в какой-то степени и повлияли на обращение со мной: допросы прекратились, и меня определили на работы.

Двор казармы был разделен проволочным ограждением. На одной стороне мы работали, на другой проходили учения румынских солдат. В конце мая в казарму привезли венгерских солдат. Среди них я увидел старых знакомых. Я дал знать о себе, но, к моему несчастью, меня схватили, привели к румынскому полковнику. Он приказал 30 дней содержать меня под усиленным арестом. Заключение я должен был отбывать в крепости.

Наверное, только замок Иф, где томился Эдмон Дантес, мог сравниться с этой крепостью. В казематах не было ни топчанов, ни столов. Стены покрыты плесенью, воздух затхлый, сырой. Часовые всю ночь стреляли в воздух, поддерживая связь друг с другом. Естественно, спали мы очень мало.

Жарким июльским днем меня снова отвели к полковнику.

— Ну, надеюсь, это послужило вам хорошим уроком.

— Да.

— Этим вы не отделаетесь. Вас сейчас зачислят в солдаты. Вернетесь в Коложвар, но раз в неделю будете являться для регистрации к местным властям. Как только вы понадобитесь румынской армии, вас зачислят в часть. Ответ не требуется. После присяги вы будете знать ваши обязанности.

Прибыв в Коложвар, я первым делом принял теплую ванну. Мама, как и я, тоже хотела, чтобы я поступил в университет.

Венгерская советская республика пала. На семейном совете решили, что я должен отправиться в Вену и там попытаться поступить в политехнический институт. Достали заграничный паспорт и визу в Австрию. Через Чехословакию. В Венгрию ни паспорт, ни визу не давали. В то время до нас доходили ужасные слухи о положении в Венгрии.

В конце июля я отправился в дорогу и через десять дней прибыл в Вену. Рекомендательное письмо лежало у меня в кармане бесполезным грузом: кроме обещаний, ничего не добился. Обратился в венгерское посольство. Меня приняли, поменяли паспорт и отправили в Будапешт.

На границе меня задержали. Жандармы закрыли многих пассажиров, в том числе и меня, в зале ожидания. Отобрали наши паспорта. Пассажиров вызывали по одному. На рассвете дошла очередь до меня. Жандарм вернул мне паспорт, избавив меня только от домашнего сала.

На рассвете прибыли в Пешт. С Восточного вокзала я отправился к своим родственникам в надежде пробыть у них до тех пор, пока не урегулируется мое положение. Тетя Маргит и ее семья встретили меня с большой радостью. От них я узнал, что мы рано радовались победе венгерской Красной армии, потому что внешняя и внутренняя реакция оказалась сильнее. Тетю Маргит перевели на пенсию, потому что во времена «коммуны» она не отказалась руководить высшим техническим училищем. Но до сих пор из пенсии она не получила ни гроша. Живут на деньги, что зарабатывает шитьем. Старший брат Дьюла, который был адвокатом в период Республики, теперь осужден. Ее младший брат Ференц сейчас в лагере для военнопленных. Неизвестно, какая судьба ожидает его. Получили как-то весточку, что жив, здоров, но о возвращении домой и речи не может быть. Тетя предупредила меня, чтобы в институте я «умно» объяснил, где был и чем занимался в прошлом году, потому что время нынче такое: всех подозревают в сотрудничестве с красными. И обязательно я должен сообщить, что брата моего отчима вместе с друзьями румыны выселили из города Марошвашархея, где он работал железнодорожником.

Я стоял перед краснокирпичным зданием моей мечты — будапештским политехническим институтом. С благоговением открыл дверь, поднялся по лестнице.

— Ты ли это, Дани? Как ты здесь оказался? Что делаешь? — вдруг услышал я.

— Хотел бы поступить… А ты?

— Я уже второкурсник. Первый год был очень странным. Но об этом позже. Расскажи-ка лучше о себе.

— Потом, потом. Скажи мне лучше, поступить сюда можно?

— Ты член объединения студентов Трансильвании?