«За истекший период противник сосредоточил на захваченных им плацдармах новые силы по всему фронту перед линией обороны 2-й венгерской армии. Основные наступательные усилия противника были направлены на Коротояк.
Распределение сил: перед боевыми порядками 7-го венгерского корпуса — две русские стрелковые дивизии. Перед боевыми порядками 4-го венгерского корпуса и частями 336-й немецкой дивизии — две-три стрелковые дивизии русских и две бронетанковые бригады. Перед фронтом обороны 3-го венгерского корпуса — три стрелковые дивизии русских.
Следовательно, в полосе обороны 2-й венгерской армии в первом эшелоне у противника имеются семь-восемь стрелковых дивизий и две бронетанковые бригады.
Во втором эшелоне противника находятся одна стрелковая дивизия, два механизированных корпуса (5 бронетанковых и 1 механизированная бригада) и одна дивизия НКВД (15 000 человек).
Артиллерия: 42—50 батарей (каждая батарея трехорудийного состава), следовательно, в общем 140—150 орудий.
В районе Коротояка — пять ракетных установок.
В излучине Дона, на участке между Коротояком и Сторожевым, положение наших войск наиболее тяжелое. Переброска 336-й немецкой дивизии на участок между Тихой Сосной и рекой Потудань положения в лучшую сторону не изменила».
В 6 часов вечера у меня появился еще один гость. Это был реформатский священник из нашего штаба корпуса. Он нанес, мне визит только потому, что не видел меня на молитве, когда отпевали сына Хорти. По его мнению, мне нужно было обязательно быть на этой траурной церемонии.
Священник сказал мне, что число верующих, присутствующих на различных богослужениях, невелико. Вот он и вынужден обходить верующих да напоминать им, чтобы они не забывали о господе боге, который дает им и веру и силу в трудных испытаниях.
— Господин священник, — начал я, — в штабе корпуса всего два инженера: полковник Шиклоши и я. И мы не имеем права отлучаться из штаба сразу вдвоем, так что, если мой шеф куда-нибудь уходит или уезжает, я обязательно должен быть в штабе. Мой денщик протестант, и я всегда отпускаю его на богослужение. Правда, что касается рядовых нашего отдела, то с этой точки зрения я не обращаю на них никакого внимания и, честно говоря, даже не знаю, какого они вероисповедания. Но теперь, после вашего прихода, я буду интересоваться и этим. Только вы уж, пожалуйста, не сердитесь на меня, если я вполне откровенно выскажу свою точку зрения. Мне лично кажется, что повседневные трудности военной жизни в какой-то степени ослабляют веру в бога. Да, собственно говоря, какое религиозное просвещение они получают здесь? По воскресеньям дежурный по казарме разделит верующих по вероисповеданиям. Пока у нас были солдаты евреи, дежурный обычно оставлял их на воскресенье в казарме, говоря, что у них сегодня не выходной и не праздник и потому они останутся и будут работать. Остальные солдаты делились на две группы: две трети были католиками, одна треть — протестантами. По сигналу дежурного офицера солдат вели в комнату дежурного. Группу, в которой оказывалось более тридцати солдат, на богослужение в церковь вел офицер, если же группа была меньше — то унтер-офицер. Причем офицер или унтер-офицер вел группу в церковь с обнаженной саблей. Шли все строем, а иначе все разбежались бы кто куда. Но офицеры тоже не больно-то разбираются, кто из их солдат католик, а кто протестант. Офицерам это занятие тоже не нравилось, потому что нужно было рано вставать, идти в казарму, и все это после субботней попойки. А мы с вами уже встречались, хотя вы, наверное, и не помните меня. Когда я служил в Пеште, вы как-то вели нас в пешем строю из казармы в собор, что на площади Кальвина, на богослужение. Хорошая была прогулка! У вас и тогда были такие же усики, я вас сразу узнал.