Один из семидесяти

– Умница, дочка! – с восхищением произнесла ее тетка Эдае. – Слышишь, что говорит госпожа?! Добавь, – капризно потребовала она от хозяина. – Сейчас же! Мы подождем.

– Зачем ждать? – пожал плечами удивленный странным поведением женщины Ашан. – Мастер все исполнит и вечером один из моих сыновей принесет чарыхы прямо к вам домой.

– Ладно, – с тем же важным видом сразу же согласилась Махлиатена, повернулась спиной к Ашану и перешла к следующей лавке, где торговали тканями.

Эдае с угасающей надеждой смотрела вслед племяннице. Неужели ей не удастся и сегодня увидеть красавчика, вкус губ которого сделал невыносимо душной не одну бессонную ночь.

– Нет! – непроизвольно вырвалось у Эдае. – Ты… ты можешь все напутать. Позови того, кто шил эти чарыхы! – потребовала она.

Ашан в который раз с удивлением взглянул на заартачившуюся вдруг постоянную покупательницу и скрылся в мастерской. Эдае внутренне ликовала. Она так долго мечтала об этом мгновении, что если бы юноши сегодня не оказалось на месте, ее сердце от тоски, наверное, просто раскололось бы на части.

Давид вышел из мастерской. Его прекрасные блестящие, словно сочные черешни в разгар лета, глаза были округлены от удивления или, скорее, счастья вновь увидеть женщину, одарившую его сладким поцелуем. Давид, по примеру Эдае, изо всех сил стараясь ничем не выдать своей радости, учтиво склонил голову.

Бодрствуй и жди

Дух добьется всего, что сам себе прикажет.

Сенека

– Я хочу купить эти чарыхы, – с трудом сдерживая улыбку, обратилась к нему Эдае.

Обычно местные женщины так запросто не заговаривали с чужими мужчинами. Но, во-первых, она была госпожой, а значит, вольна вести себя с простым людом как ей заблагорассудится. А во-вторых, этот парень был намного младше нее, поэтому ее замечание звучало вполне естественно и не вызывало подозрений.

– Однако тебе следует кое-что добавить. Подойди ближе.

Она указала пальцем, и Давид, взяв чарых в руки, поднес его заказчице.

– Вот здесь и здесь добавь по бирюзе, здесь – две ракушки каури, а здесь…

Неожиданно она коснулась пальцем ладони Давида. Ашан стоял за спиной своего работника и не мог видеть их рук. А тем более глаз своего работника, еще более расширившихся, словно при укусе змеи. Сама млея от прикосновения, хитроумная Эдае начала нежно водить пальцем по дрожащей ладони чернокудрого красавчика. Лицо ее при этом не изменило строгого выражения, и она продолжала отдавать указания все тем же капризным тоном.

– Здесь, смотри, чтобы было все очень ровно… большие золотые бусины…

Разволновавшись, Давид почувствовал, как мгновенно взмокли его ладони, лоб также покрылся испариной. Он испытал все те же почти забытые ощущения, что и при первой их встрече. Но в следующий миг рука его, словно потеряв чувствительность, разжалась, и чарых полетел на землю – из-за угла вышла та, что оставила первый шрам на его нежном, чувственном сердце – прекрасная Махлиатена с лазурным взглядом.

… «Махлиатена»… В степях ожил легкий ветерок и заволновались золотые колосья ржи… «Махлиатена»… С горных круч сорвались чистые как слеза, светлые звонкие ручьи… «Махлиатена»… Птицы расселись по ветвям и заструились тихие трели – зазвучала нежная песнь любви…

На девушке было одеяние желто-золотистых оттенков, стянутое на талии красивым бронзовым поясом. Ноги скрывали теплые шаровары из тонкой верблюжьей шерсти. Поверх платья тот же курди – безрукавка из белоснежной, хорошо выделанной козлиной шкуры. На голове шарф, схваченный на затылке бирюзовыми бусами. На запястьях и лодыжках – грубые золотые браслеты вперемежку с накрученными на тонкие запястья бирюзовыми бусами. Теперь, став взрослой, Махлиатена более тщательно подбирала украшения перед выходом из дома.

Девушка с тем же выражением, что и Давид, уставилась на него.

«Махлиатена, я люблю тебя!» – на Давида повеяло полевыми цветами, и он услышал, как вдалеке зазвенел знакомый лукавый девичий смех…

Ашану не понравилось поведение нового работника. Может, в его стране это было в порядке вещей, но разглядывать чужих женщин, не принадлежащих твоему роду, местным правоверным могло показаться оскорбительным. Тем более что женщины были не из простых, а старшая из них к тому же слыла ужасной скандалисткой. Еще не хватало, чтобы по ее наущению слуги могущественного брата разнесли лавку и оставили детей Ашана без куска хлеба. Он схватил оторопевшего Давида сзади за шею и втолкнул в мастерскую.

– Этот парень – хороший мастер, хотя и иноверец, – заикаясь от волнения, начал оправдываться Ашан, повернувшись лицом к женщинам и стараясь выглядеть как можно учтивее. Он по-своему истолковал удивление, написанное на лицах покупательниц. – Но если вам неприятно, что вашу обувь тачает иноверец, я сам сделаю, какую закажете, а его завтра же выгоню…

– Нет, нет, в Газаке иноверец сейчас не такая уж и редкость. Просто, просто…

Эдае не знала, чем оправдать глупое поведение своей племянницы. Насчет себя самой она была спокойна. Ашан вряд ли о чем-то догадался.

– Просто… можно ли доверять чужестранцу?