Один момент, одно утро

– Я знаю, что мы раньше никогда не были на похоронах. Тебя это беспокоит?

Люк молчит. Молли снова заставляет Барби танцевать по комнате, словно забыла о присутствии мамы. «Топ-топ-топ» – стучат маленькие пластмассовые ножки вдоль каминной решетки, по крышке телевизора, по его стенке и вдоль подоконника.

– Я знаю, «похороны» – немного пугающее слово, – продолжает Карен, сдаваясь. – Оно звучит очень серьезно, и мы никогда раньше не ходили на похороны. Но на самом деле ничего страшного в этом нет. Это совершенно нормально, когда кто-то, как твой папа, умирает. И почти всем устраивают похороны.

– Зачем? – спрашивает Люк.

Карен колеблется. Снова она импровизирует, выискивая определения и ответы из путаницы своих мыслей. Она не уверена, что ее ответы хороши, но что ей остается?

– Понимаешь, это особая возможность для папиных друзей и родных встретиться, поблагодарить папу и попрощаться с ним. Тебе и Молли уже удалось попрощаться, но остальным нет, а так они тоже смогут попрощаться с папой. Там будет много твоих знакомых, в том числе твои друзья – Остин с мамой, и Трейси, и Лола – и мы все хотим быть вместе.

– И все будут плакать? – спрашивает Люк.

Может быть, это и беспокоит его. Но Карен не может обманывать сына.

– Да, наверняка некоторые будут. Они будут опечалены, что папа умер, как опечалены и мы.

– И многие взрослые будут плакать?

Ах вот что его тревожит! Карен может это понять. Она помнит, как ее приводил в замешательство вид плачущих взрослых, когда она была маленькой; это совершенно сбивало ее с толку, поскольку совсем не сочеталось с их ролью в этой жизни. Но снова она чувствует, что нужно быть честной с мальчиком.

– Боюсь, что некоторые взрослые будут плакать, потому что будут опечалены, как я, и ты, и бабушка. Но, наверное, многие будут и смеяться. – Она молчит, думая, что еще можно сказать сыну. – Ты заметишь, что многие будут в черном или в темном, что поначалу может показаться странным, но ты привыкнешь. А мы поедем туда на очень большой черной машине – ты, я, Молли и бабушка. Она очень большая и блестящая.

– Правда?

Карен уверена, что это произвело на него впечатление.

– Угу. Ты ведь не хочешь пропустить такое, верно?

Люк засовывает верхнюю губу под нижнюю – Карен знает: это означает, что он думает.

Ей понятно его смятение. Знакомые ритуалы – Рождество, Пасха, дни рождения – сосредотачиваются если не на самом Люке, то все-таки на детях, и его участие в них вполне обоснованно. Он ключевой участник, его поведение определено, поэтому он эти ритуалы ценит и любит. Но с похоронами все не так, и Карен не помнит, чтобы в детстве присутствовала на похоронах. Родственники умирали, взрослые поминали их. Но хотя она отчасти чувствует, что должна уберечь Люка от этой боли, она решила не уклоняться от исполнения долга.

– Мой хороший, я знаю, что это немного странно и даже страшно, но я хочу, чтобы ты пришел. Это особое семейное событие, и мне важно, чтобы ты был со мной. Обещаю, что, если тебе не понравится, когда ты окажешься там, или тебе покажется что-то странным, ты сможешь уйти поиграть, или погулять, или сделать то, что захочешь. Мы найдем кого-нибудь из взрослых – может быть, твою крестную Анну или Трейси, – чтобы они побыли с тобой. Но поскольку ты для папы особый мальчик, а это для папы особый день, я хочу, чтобы все мы были вместе.

Люк больше ничего не говорит, и Карен понимает, что он недоволен, но она решает пока оставить его. Ей известно, что Люка лучше упрашивать постепенно, а не сразу – правда, ей никогда не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. И конечно, обычно рядом был Саймон, его помощь…

И все же, все же, она никак не может осознать, что больше никогда не сможет поговорить с Саймоном о детях.

17 ч. 14 мин

– Идут! Идут! – Стуча шлепанцами, Карен бросается вниз по лестнице. – Собираемся за садом, все приготовились! Бросьте это, Филлис. – Она ласково хлопает свекровь по руке – мол, не время сейчас резать лук для салата из помидоров – Анна, хватай эту шипучку, – и подталкивает их на улицу. Потом выходит сама и закрывает дверь.

Во дворе собралось три дюжины человек. Те, кто оказался ближе к окну, приседают на корточки, чтобы их не было видно из кухни. Получилась давка – двор примерно тридцать на двадцать футов, и даже в обычных обстоятельствах тут полно горшков с цветами, садовых скамеек и игрушек – пляжные мячи, ведерки и лопатки, маленькие пластмассовые теннисные ракетки.

– Где папа? – прорезает воздух тонкий голосок Молли.

– Ш-Ш-Ш! – Нервное возбуждение заставляет Карен шикнуть на дочку. – Извини, Молстер, – шепчет она ей на ухо. – Папа и дядя Алан уже поднимаются. Они вот-вот будут здесь.

На несколько секунд воцаряется тишина. Друзья и родственники в ожидании смотрят, дети стараются подавить смех. Саймон догадается? Ему понравится? Не все любят сюрпризы.