Один против судьбы. Повесть о жизни Людвига ван Бетховена

Шиндлер горько рассмеялся:

— Ему бы следовало сделать меня своим кассиром. Бедный студент много раз подумает, прежде чем вытащить из кармана геллер!

Олива посмотрел на него серьезно:

— А знаете, Бетховену и в самом деле нужен серьезный помощник. В музыке-то он способен выиграть любое сражение, что касается всего остального, то тут он беспомощен. Всегда витает в облаках, а о делах повседневных должен заботиться кто-то другой.

Лицо Шиндлера порозовело.

— Господин Олива, — сказал он просительно, — вы друг Бетховена. Я был бы счастлив служить маэстро хоть чем-нибудь. И ничего бы за это не желал, только бы иногда послушать, не мешая ему, как он играет, или увидеть, как он сочиняет. Скажите ему об этом!

Олива невольно рассмеялся над его пылким энтузиазмом:

— Друг мой, это не так просто. Разве только если бы вы родились не на моравской земле, а где-нибудь на берегах Рейна. Он больше доверяет землякам.

— Я так был бы ему предан! — увлеченно твердил студент, будто не слышавший возражений.

— Попробую сказать ему, — размышлял вслух Олива. — Ему нужен кто-то, кто мог бы выполнять его поручения. Но я не могу сейчас ворваться в императорскую ложу и привести его к вам.

Внезапно Шиндлер умолк. Он посмотрел в сторону двери и, понизив голос, проговорил:

— Он как раз возвращается. К сожалению, он для меня сейчас также недоступен, как солнце.

Вступление Бетховена в толпу музыкантов напоминало триумф победителя. Его сопровождали самые прославленные музыканты Вены. Что ни имя, то знаменитость.

Справа шел Сальери со своей горькой усмешкой на тонких губах, слева пианист-виртуоз Гуммель, искусство которого Бетховен высоко ценил. За ними подвигался прозванный Бетховеном лордом Фальстафом толстяк Шупанциг рядом с композитором Мейербером и скрипачом Вейгелем. Каждый из них играл свою роль при исполнении гигантского сочинения. Все почтительно смолкли при их приближении и поворачивались к Бетховену с его развевающейся гривой волос и горящими глазами, одетому в элегантный черный фрак. Он узнавал знакомых и улыбался музыкантам, стоявшим здесь со своими инструментами. Неожиданно его взгляд задержался на лице Оливы. Внимательно в него вгляделся, будто вспоминая что-то. Потом покинул окружавших его друзей и быстро направился к нему:

— Мой друг, не можете ли мне помочь? Рекомендуйте мне кого-нибудь, кто мог бы завтра отнести письмо эрцгерцогу Рудольфу. Но обязательно благовоспитанного. В императорском дворце надо кланяться беспрестанно. А уж какую-нибудь бестактность я и сам сделаю.

Олива чувствовал, что Шиндлер за его спиной быстро повернулся. Он шутливо подмигнул ему и сказал:

— Маэстро, я с удовольствием сам сделал бы это для вас, но весь день должен находиться в банке. Однако, совершенно случайно, такой гонец, что называется, тут как тут. Это мой друг Шиндлер — студент университета и музыкант.

Шиндлер как раз в это время вышел вперед и поклонился до смешного низко. Сердце его билось где-то в горле.

— Я очень рад, маэстро…

Бетховен пытливо взглянул на него:

— Я вас откуда-то знаю.

Шиндлер был наверху блаженства:

— Маэстро, значит, вы не забыли меня? Я приносил вам как-то письмо от господина Шупанцига.

Бетховен явно не понял его, но кивнул.

— Так сможете ли…

— Я приду с радостью!

— Так, пожалуйста, в три часа пополудни.

— В три часа, маэстро. — И студент, раскрасневшийся от волнения, опять поклонился в высшей степени учтиво.

Но Бетховен уже не видел этого поклона. Он повернулся к музыкантам и громко приказал:

— Так идем, господа! Спокойно и по порядку. Первыми идут басы.

Толпа музыкантов с трубами, барабанами, скрипками, виолончелями и другими инструментами по порядку направилась в зал. Олива с Шиндлером со своими скрипками тоже заторопились в зал, успев на ходу обменяться несколькими фразами:

— Вам везет, Шиндлер!

— Это произошло как в сказке! — счастливо улыбаясь, сказал студент. — Я мог бы за него душу отдать!

— Я тоже, — рассмеялся Олива, — только вот это его сочинение с удовольствием порвал бы на куски и сжег. Но смотрите, как бы вместо «Победы Веллингтона» в один прекрасный день вас не разорвали. Он иногда взрывается как пушечное ядро. А может, наоборот, сердце отдать.

— Это удивительно в человеке такого ума.

Олива задумался.

— Чтобы ноты зазвучали, в начале нотной линейки должен быть ключ. Если вы хотите понять Бетховена, вы должны знать такой ключ к его жизни.

— И этот ключ…

— Глухота, глухота и глухота, мой друг. И если в самом деле он когда-нибудь обидит вас, смолчите и скройте свое огорчение. Временами он чувствует себя настолько несчастным, что бывает близок к безумию. Сейчас он еще немного слышит, но хорошо понимает, что его ожидает. В самом деле, думаю я порой, ведь если бы оглох сам ангел, и он временами приходил бы в ярость.

Он умолк, потому что музыканты вдруг пришли в движение.

Шиндлер уже в четвертый раз участвовал в исполнении грандиозной композиции. Но сегодня Олива посеял в его душе семена сомнения. Усаживаясь за свой пульт, он решил, что постарается построже ценить достоинства этого произведения Бетховена.