Один. Сто ночей с читателем

Ведь, в сущности, главная тема Улицкой (и тема мне очень близкая) – это преодоление имманентности, преодоление данности. Об этом написан «Даниэль Штайн, переводчик». Я могу довольно много предъявить претензий к этой книге – в том смысле, что избранная для неё форма (форма дневника, переписки, документальной мозаики) в известном смысле капитулянтская. Ну, может быть, просто Улицкая смиренно и гордо сознаёт потолок своих художественных возможностей – и обращается к документальному коллажу. В результате «Даниэль Штайн, переводчик» получился книгой эмоционально куда более слабой, чем могло бы это быть, но зато при этом он внёс огромный вклад в разговор о Боге в XX веке. Как это может быть? Как вообще можно совместить еврейство и христианство? Каковы узлы, каковы барьеры, которые приходится на этом пути преодолевать? И в какой степени человек зависит от места рождения, а в какой – способен быть всечеловеком? Вот это очень глубокий вопрос сегодня, потому что мы наблюдаем сейчас страшный реванш имманентности, почвенности, дикости.

Я не люблю, когда люди упиваются дикостью. Дикость мне не интересна. Я не считаю, что дикость таит в себе какие-то прорывы и ослепительные молнии. Я считаю, что телесный низ есть телесный низ, понимаете, а человек живёт телесным верхом.

Вот это – сквозная мысль Улицкой. И из-за этого её иногда обзывают разного рода пассионарии «буржуазным писателем». Что же в ней буржуазного? Если под буржуазностью понимать воспитанность, то тогда – да. А под почвенностью и под правдой, под природой понимать дикость? Давайте, пожалуйста. Вперёд! Я посмотрю, сколько крови вы прольёте и какая литература у вас из этого получится. Мне кажется, что упрощенчество всегда омерзительно. Вот Улицкая настаивает на том, что человек способен предпочесть сложность, что дикость не есть норма. И в этом смысле «Даниэль Штайн» – книга о том, как человек приподнимается над своими врождёнными данностями, и эта книга для меня очень серьёзная.

Композиционно Улицкая мыслит интересно, потому что ищет новые формы повествования. Мне нравится и «Казус Кукоцкого», в котором четыре части соотносятся между собой неочевидным образом, это как бы роман в повестях. Мне нравится «Зелёный шатёр», который не просто мозаика, а такая, я бы сказал, перекладка в технике Юрия Норштейна, когда кусочки повествования накладываются друг на друга: где-то мы видим повторения, где-то мы видим куски, изложенные из разных точек зрения. «Зелёный шатёр» – книга о бесовщине русского диссидентства, назовём это так. Это старая мысль Григория Соломоновича Померанца о том, что «дьявол начинается с пены на устах ангела». В общем, это и старая мысль Владимира Войновича о том, что иные диссиденты были по своему мировоззрению тоталитарнее самых яростных тоталитариев.

Мне кажется, что «Зелёный шатёр» о том, как сохранить в душе среди всех соблазнов подполья свет истины. Что для этого нужно? Религиозность (христианская или буддистская), опыт жизни, воображение, способность поставить себя на чужое место, алкоголизм иногда. В любом случае важнее всего – сознавать себя бренной плотью. Человек – это ком глины. И не надо идеализировать этот ком; надо понимать, что ты – только эта бренная плоть. А то, что в тебе есть – душа, всё это одушевляющая, – это надо долго расчищать и тщательно охранять. Все имманентные данности – это кровь, почва, глина, навоз. А то, что ты из этого сделал, – вот это и есть человек.

В этом смысле размышления Улицкой лежат в русле иронических размышлений Натальи Трауберг или размышлений того же Померанца: это религиозность без гордыни, насмешка без глумления. Я не говорю сейчас про «Лестницу Якова». Ну, тут Кучерская очень интересно высказалась: «Это роман о ценности просто жизни». Мне, наверное, надо бы эту книгу повнимательнее почитать. Я пока не очень понял, про что она. Видимо, это какие-то вещи, которые постигаешь с годами. Пока высшим свершением Улицкой мне представляется «Казус» и рассказы. Но эти рассказы о девочках хранят ещё одну очень важную в себе мысль, на которой я сегодня закончу.

В чём эта мысль заключается? Мы очень часто обвиняем себя, а можно обвинить эпоху. И это верно. Потому что больная эпоха порождает больные коллизии (как у Тендрякова), больные чувства (как у того же Лимонова), больные вопросы (как у многих мыслителей Серебряного века). А «Девочки» рассказывают о том, как здоровую детскую судьбу калечат искусственные установления. О том, что по природе своей человек здоров, а время уродует его, и поэтому спрашивать с человека так строго не надо. Надо понимать, что он вырос под страшным прессингом, где ему ничего нельзя, где он на каждом шагу унижен. Поэтому «Девочки» – это книга высокого и очень трогательного милосердия.

В поисках утраченного идеала (Иван Ефремов, Саша Чёрный, Алексей Балабанов)

[15.04.16]

Доброй ночи! Начинаем разговор.