Один. Сто ночей с читателем

Мне кажется (кстати, Александр Долинин поддержал эту мою гипотезу), что этот рассказ, продолжая тему более раннего рассказа Набокова «Ужас», восходит к истории «арзамасского ужаса» Толстого. Это второй текст в русской литературе, посвящённый этому когнитивному диссонансу – абсолютной уверенности в том, что жизнь не кончается здесь, что смерть не существует. Но нам внушена мысль о смерти. И, как сказано у того же Набокова в эпиграфе к «Приглашению на казнь», который он приписал Пьеру Делаланду, вымышленному французскому философу: «Как безумец мнит себя царём, так и мы полагаем себя смертными».

Мысль о смерти с сознанием не совместима, в него не вместима. Здесь оксюморон: если есть сознание, то нет смерти. И с наибольшей силой это зафиксировано, конечно, в рассказе «Ultima Thule». Мир мыслимый, наш мир, наш внутренний мир не может с нашей жизнью прекратиться – он бесконечен, он абсолютен. И в этом набоковская огромная правда. Надо обладать колоссальной силой рефлексии, колоссальной глубиной рефлексии, чтобы в себе за своим Я разглядеть бессмертное Я. И та тайна, которая открылась Фальтеру, любому вдумчивому читателю совершенно очевидна: ничто не может кончиться. Но прийти к этому выводу можно только путём очень глубокого личного опыта.

Теперь – что касается «Лолиты». Хотя я больше всего у Набокова люблю другой роман, а именно – «Бледный огонь». Люблю за гениальное построение: он написан как комментарии к поэме и отражает набоковские многолетние занятия комментированием «Онегина». Но самое главное, что там есть, – это глубочайшая авторская нежность к мечтательным неудачникам. Вот есть несчастный Боткин – преподаватель литературы, с дурным запахом изо рта, одинокий, со странными навязчивыми идеями. А он представляет себя принцем в изгнании – Кинботом. А ещё представляет себя главным героем поэмы Джона Шейда, хотя Джон Шейд пишет поэму автобиографическую. Боткин – это такой Пнин из одноименного романа Набокова, вариант Пнина, но только более экзальтированный, более экзотический. А особенно прекрасно в Боткине то, что он сумел построить вокруг России, вокруг своего эмигрантского опыта причудливую страну Земблу, сумел творчески преобразить своё отчаяние. Я уже не говорю о том, что и сама фигура Шейда необычайно трогательна. И драма непонимания в этом набоковском романе отражена, пожалуй, наиболее адекватно. И, конечно, подчёркнуто, что мир всегда алогичен, потому что логична версия безумца, а жизнь, к сожалению, никогда в схемы не укладывается.

Но вернёмся всё-таки к «Лолите». Обратите внимание вот на какую вещь. Во всех текстах Набокова, где присутствует соблазн педофилии, любви к ребёнку, эротической страсти к нему, начиная со стихотворения «Лилит» и заканчивая «Лолитой» (отчасти, может быть, и незавершённым «Оригиналом Лауры»), присутствует не просто тема порока, а тема тюрьмы. Набоков откровенно признавался, что первый трепет замысла «Лолиты» пробежал по его спине, когда он рассматривал (вымышленный, конечно, так и не найденный набоковедами) журнал, где рассказывалась история об обезьяне. От неё добились разнообразными улещеваниями, чтобы она что-то нарисовала. И всё, что она смогла нарисовать, – это решётку своей клетки.

Так вот, «Лолита» – это роман о том, что избавление от соблазна путём принятия этого соблазна, путём поддавания ему неизбежно ведёт к ухудшению ситуации, неизбежно ведёт к тюрьме. У Набокова поразительно наглядный в этом смысле эпизод из «Приглашения на казнь»: Эммочка уводит Цинцинната из тюрьмы, только чтобы привести его в «сердце» этой тюрьмы – в квартиру начальника тюрьмы, дочерью которого она является. Точно так же попыткой избавиться от отчаяния, скажем, в случае Круга в «Bend Sinister» («Под знаком незаконнорождённых») стал секс с подосланной к нему девочкой – Мариэттой, которая гибнет потом. В то самое время, как Круг собирается посадить её к себе на бёдра, ломятся к нему представители ГБ (так называемых гимназических бригад), и она ему говорит: «Ты успеешь это со мной сделать, пока они будут ломать дверь!» А она оказывается одной из них.

То есть всякий раз человек поддаётся соблазну, только чтобы оказаться после него в гораздо худшем положении, чтобы оказаться в тюрьме, как Гумберт. Александр Долинин пытался доказать, что Гумберт на самом деле в тюрьме своего воображения, в тюрьме своей похоти, что это метафорическая тюрьма, – может быть. Но важно, что для Набокова тема тюрьмы и тема педофилии связаны.

И роман «Лолита» на ту же фабулу – колоссально влиятельную, колоссально значимую в XX веке, – что и «Хождение по мукам», что и «Тихий Дон», что и «Доктор Живаго». А основа этой фабулы заложена в романе Толстого «Воскресение», который начинается с инцеста, потому что Катюша родственница Нехлюдову. Потом рождение и смерть ребёнка, а в финале героиня оказывается в тюрьме, достаётся другому.