Один в поле воин

Обиднее всего, что Лёша прав: нельзя раскрывать чужие тайны, особенно, когда это касается твоих друзей. Поэтому без толку допытываться, всё равно он не ответит. А с другой стороны, если бы за Гошей числилось что-то совсем ужасное, тогда Лёша сразу сказал бы: нет, и не проси, нам в «Волнорезе» такие перцы не нужны.

Но мало того: Лёша ведь разрешил всё Гоше рассказать: и про спасение детей, и про отряды, и про волшебство. Зачем? Если Куницына не возьмут в «Ладонь», какой смысл ему знать обо всё этом? Значит, Лёша не боится, что тот начнёт болтать? Чем дольше Саня думал, тем больше грызла его изнутри чужая тайна. Словно крыса, причём невидимая.

– Всё, пришли! – наклонился к нему Лёша. – Маленькая просьба только: ничему не удивляйся и ничего не говори, ладно?

Саня молча кивнул. На всякие там удивления в голове уже не осталось места, вся она была занята мыслями о Гоше. И говорить он ничего не собирался, потому что слова все куда-то разбежались, прямо как юркие тараканы, если топнуть по полу. В Пензе такое приходилось делать частенько, да и в Краснодаре тоже.

Когда Лёша провернул ключ в замке и они вошли в квартиру Кривцовых, у Сани возникло странное чувство: очень на что-то похоже. Вроде бы он впервые здесь, но такое же кисловатое настроение уже где-то улавливал. И кажется, не очень давно. И кажется, он был тогда с кем-то.

Точно! С Димой! И не где-нибудь, а когда ходили укрощать отчима Ромки Дубова. Здесь, конечно, было почище, пол не загажен, с кухни вонью не тянет… но облупившаяся штукатурка на потолке, подтёки на вылинявших обоях, обшарпанная тумбочка в прихожей.

Одно он понял точно: здесь жила бедность. И даже не просто бедность, а самая настоящая нищета. В чём разница, Саня не смог бы сказать словами, но очень остро её, эту разницу, чувствовал. Может, здесь просто не было места для радости? Может, всё тут пропиталось тоской – серой, как цемент, которым заделаны дырки в стене?

– Разуваться не надо! – вполголоса предупредил Лёша. – Сразу пошли ко мне! – и ухватив Саню за локоть, потащил в ближайшую дверь.

Лёшина комната гляделась малость поприличнее коридора, хотя всё равно было странно – почему, кроме письменного стола, узкого диванчика и древнего вида платяного шкафа, тут ничего нет. Ни компьютера, ни музыкально центра с колонками, ни прочих нужных вещей. Сразу вспомнилось, как живёт Дима: две гитары, боксёрская груша, глобус, мольберт, крутящееся чёрное кресло, картины на стенках, и книги, бессчётное множество книг – и на стеллажах вдоль стен, и стопками на полу. А тут – всего лишь одна полочка, сиротливо приютившаяся над столом. И стол, кстати, не письменный, а обычный кухонный.

– Озираешься? – усмехнулся Лёша. – Прямо как в анекдоте: бедненько, но чистенько. Ладно, сейчас выдам тебе зайчика.

И открыв створку шкафа, быстро вынул оттуда рыжего Мишкиного друга.

– Ага, спасибо! – механически произнёс Саня, принимая на руки длинноухого.

– Может, тебе большой пакет дать? – предложил Лёша. – Или так понесёшь?

– Так понесу! – Саня подумал было, что прохожие станут на него коситься – взрослый уже пацан, а идёт с детской игрушкой в охапку! – но тут же решил, что не хватало ещё заморачиваться чужими взглядами. Его дело, что тащить, а кому не нравится – это их проблемы.

И он совсем уж собрался распрощаться и направиться домой, как дверь содрогнулась от удара. А со второго удара – открылась.

На пороге нарисовался дядька в засаленной майке с фиолетовым пятном внизу, чёрных трениках с пузырями на коленях и погрызенных шлёпанцах на босу ногу. Жидкие серо-седые волосы были встрёпаны, щёки покрывала многодневная щетина, а пальцы рук постоянно подёргивались, будто перебирая какие-то невидимые предметы.

Первым делом вспомнился павианоподобный Александр Григорьевич – вся разница заключалась лишь в том, что этот был ростом не больше Сани, худым – майка болталась на нём как на пугале, и гораздо старше Ромкиного отчима. Не павиан, а скорее, мартышка. Или, ещё ближе, Горлум из «Властелина Колец».

– Это папа! – наклонившись к Сане, шепнул Лёша. – Ничего не говори и, главное, ничего не делай.

– Ты где таскался, поганец? – прорычал Кривцов-старший. – В доме срач, холодильник пустой, а ты бегаешь хрен знает где! Мать надрывается на двух работах, а тебе всё хиханьки? Как жрать, так в два горла, а как по дому чего сделать, так в ломину? Почему за хлебом не сходил? Почему картошка не сварена? Давно ремня не получал?

– Батя, не бушуй, – терпеливо и медленно произнёс Лёша. – Картошка в кастрюльке, на нижней полке, ещё с утра сварена, хлеб в пакете. Всё нормально, всё хорошо, расслабься.

– Он мне ещё советы давать будет! – взвинченным голосом произнёс Лёшин папа. – А это ещё кто? – скрюченный его палец, жёлтый, с обгрызенным ногтем, уставился в Саню. – Опять всякую шантрапу в дом водишь? А после всё пропадает! Куда телек делся, а? Куда бабкин сервиз? Это твои всё, твои! Всё тырят!