Один за двоих (СИ)

Камфу деловито и бестрепетно взял изогнутый ритуальный нож и вонзил пленнику в пах, потянул вверх, распарывая внутренности. Шику зажал обеими руками рот, чтобы не закричать. Тело пленника выгнулось, рот раскрылся в беззвучном крике… Все потеряло очертания, скрылось в дымке слез. Мальчик ничего не слышал из-за отчаянно колотящегося сердца и собственных всхлипов. Пленник не кричал, Камфу и Алвано тоже молчали. Потом Шику, скорчившийся возле алтаря, услыхал шаги. Камфу подошел и подвесил на крюк над огнем истекающее кровью мясо. Печень.

Нарьяги — мастера продлевать мучения еще живой жертвы, вырезая постепенно все органы, пока не дойдет очередь до сердца.

Шику тоже владел секретами мастерства. Он пообещал себе, что вырежет черные сердца Алвано и Камфу и зажарит их на священном огне.

Ритуальное помещение наполнилось запахом горящей плоти. Пленнику оставалось жить от силы несколько минут. Шику не мог заставить себя поднять глаза и увидеть истерзанное тело имперского офицера.

— Вот и все, — засмеялся вдруг Алвано, сумасшедший смех эхом разнесся по капищу, — скоро ты сдохнешь, как последняя собака… Я все равно найду и уничтожу всех твоих шпионов! Открой глаза! — он грубо схватил пленника за подбородок и повернул к себе. — Что ты там шепчешь?

— Вернусь… ты сам… сдохнешь, как собака…, - выговорил умирающий и потерял сознание.

Шику бросился в свой угол, забился за сундук, пряча лицо в коленях. Рыдания душили его, крупная дрожь колотила тело.

— Эй, пацан! — с издевательским смешком крикнул Алвано. — Чтоб дожил до утра, понял?

Мальчик крепко сжал виски ладонями, и милосердное забытье вскоре распахнуло ему объятья.

Он очнулся спустя несколько минут и поднялся за водой. Поставив ведро на пол, зачерпнул немного ковшиком и поднес к губам пленника. Тот не шелохнулся. Шику щедро смочил ладонь холодной водой и приложил к пересохшим, покрытым корками губам умирающего, умыл его, бережно проводя двумя мокрыми ладонями по изможденному лицу.

— Очнись, — умоляюще шептал он, слегка тряся за плечо. Пленник поднял веки.

— Нар-одар! — вырвалось у мальчика.

— Не бойся, — шепнул он, — это не страшно…

Шику еще раз сумел привести умирающего в чувство. Пленник уже не мог говорить, изо рта текла кровь. Шику, давясь от слез, снова смочил его губы водой, имперский офицер открыл уже стекленеющие глаза. Он и Шику встретились взглядом, словно последнюю частичку жизни отдал странный упрямый пленник чужому мальчишке из рабского рода.

— Забери меня с собой! — попросил Шику.

Губы шевельнулись, но последних слов мальчик так и не расслышал.

Просидев остаток ночи у ног мертвого пленника, наутро Шику ждал жестокой расправы, но Алвано и Камфу не обратили на него внимания. Тело Нар-одара расковали и выволокли на площадь, где бросили рядом с телами других мертвых солдат. Алвано приказал набить им животы свинцовыми пулями. Задыхающийся от рыданий Шику безмолвно наблюдал за глумлением над погибшими и все сильнее ненавидел командора, но еще больше — пляшущего под его дудку Камфу.

После этой истории наставник решил, что Шику ненадежен и отправил мальчика на охрану рудника.

Я читал заключение медэксперта и сам, обливаясь слезами, готовил тело к похоронам. Но догадываться и знать вовсе не одно и то же.

Шику говорил долго, половину слов в его горестном рассказе я не понимал, но это неважно. Я будто прожил те дни в проклятом капище с вами.

Внутри тугая струна гудит тупой, ноющей болью. Опускаю взгляд на огонь: угольки покрылись пестрым пеплом.

Шику с мокрым лицом и красными глазами минуту смотрит на меня и вдруг срывается с места, выскакивает из пещеры. Сижу, протянув заледеневшие ладони к огню, держу их долго, так что пальцы начинает щипать. Зато в голове сложилась мозаика. В ней не хватает всего нескольких кусочков, но я вижу — картинка совсем не такая, какой я ее себе представлял. Я многого не знал о тебе, и о нарьягах тоже, но уж теперь точно докопаюсь до правды.

Где же мальчишка? Выхожу из пещеры. Звезд слишком мало, и они далеко; в лесу темно, как в черной дыре.

— Шику!

Не отзывается.

— Шику, хорош дурить! — кричу в темноту. — Иди сюда!

Все, — обреченно думаю я, — до перевала пара шагов, приведет ко мне Алвано и этого своего наставника. Вот только я им живым не сдамся, у меня же нет пиралгезина. Да и у тебя его не было… Это мне в бреду померещилось.

На душе камень весом в тонну. Приваливаюсь к скале, курить хочется до невозможности. Достаю кремниевую зажигалку и щелкаю, представляя, как беру сигарету, сую в рот, затягиваюсь…

В памяти всплывает песенка, что так понравилась Шику. Ты напевал ее, когда бывал в мрачном расположении духа.

Дальняя дорога

Вьется на закат.

Потерпи немного,

Раненый солдат

В горькую годину

Мир горит огнем.

Потерпи, родимый,

Скоро отдохнем!

Нам до перевала

Дотянуть чуть-чуть,

Но стальное жало

Раздробило грудь.

Вот за тем пригорком

Будет медсанбат.

Не сдавайся только,

Раненый солдат…

Далека дорога

Под стальным огнем.

Потерпи немного -

Скоро отдохнем.

Шику появляется из темноты, бросается ко мне, вписываясь в живот лбом, как футбольным мячиком.