Одиннадцать друзей Лафейсона (СИ)

И тогда стало действительно больно. Даже когда я потерял всю свою команду не было так плохо, но при виде местами покрытого копотью кольца из платины в виде пера у меня сжалось сердце, к горлу вновь подступилась тошнота, а кожа покрылась холодным потом. Раньше мне казалось, что только женщины способны впадать в истерику, что только они способны рвать и метать, кричать в пустоту проклятия, упиваясь слезами, но я ошибся. Все в миг почернело, голова закружилась, и я сам оказался на холодном полу, сжимая в руках то последнее, что осталось от Локи. Я не мог дышать, я задыхался, казалось, что с очередным приступом кашля, я захлебнусь своей же собственной кровью. Хотелось сгинуть, умереть, прямо сейчас и здесь, чтобы больше не чувствовать, чтобы больше не проходить этот ад. Чтобы просто уйти. Я молил об одном – отпустите. Не мучайте. Оставьте.

После этого я начал говорить. Много и постоянно одно и то же. Просил, чтобы мое дело пересмотрели, приблизили казнь, но, как и следовало было ожидать, никому, кто мог бы повлиять на это, не было до этого дела. Маттиас винил себя в моем усугубившемся состоянии, и не знаю, есть ли на свете интуиция или нет, но тогда я отчетливо чуял, что он скрывает что-то еще. Глупо, но в одну из моих вылазок в душевые, я напал на него, пытался узнать, что же он такое знает, что должен знать я, но в итоге оказался в карцере. В темном, в сыром, насквозь пропитанном запахом плесени помещении, где мысли наваливаются с новой силой, нежели раньше.

Стало еще хуже. Меня настигали галлюцинации, в которых происходило что-то сложное, странное, непонятное моего воспаленному мозгу действо. Порой я просто видел цветные пятна в темноте, они подбирались ко мне, а я боялся. Тогда я стал бояться всего, кроме казни – она меня никогда не устрашала и даже притягивала. Время тянулось противной жвачкой, и я не знал день сейчас или ночь, а потом начались воспоминания. Первая и лживая ночь, когда я совершенно неожиданно испытал не ненависть с холодом, на которые надеялся, а страсть. Пытался уловить момент, когда страсть стала перерастать во что-то большее, чувствовал под ладонями горячую кожу и видел перед собой окровавленное лицо Локи, когда он ушел, когда его избили, когда я в первый раз остался с ним. Я слышал его голос, слышал смех, вспомнил все глупые идеи, коими он вечно сыпал, видел его взгляд, когда он сказал, что это все, почувствовал его дрожь, когда он говорил «прости». Фантом, что поселился со мной в камере, был довольно тихим, но одно его присутствие сводило с ума, однако я знал – в этом нет ничьей вины, кроме моей.

«Твои друзья пишут, что похоронили его, как положено», - этот голос не был похож на Локи. Он был тише, выше и гораздо нежнее. «Надеюсь, ты слышишь меня. Тони написал тебе письмо, он говорит что они с Сиф и Стивом обо всем позаботились, что Тони останется… Не знаю, что это обозначает. Тони останется, а остальные уйдут. Он просит прощения, что ничего не может сделать, а еще он сожалеет», - только под конец речи, я понял, что голос был женским. Тони просит прощения… Значит, он жив. Мертвецы, обычно, ничего не просят. «Завтра тебя не станет, и я… Я не жду от тебя раскаяния, так же не могу утверждать, что тебе это нужно, но можешь спать спокойно, я буду молиться о прощении твоих грехов», - очередная не складывающаяся в голове чушь намекнула на прогрессию моих галлюцинаций. Теперь, они еще и прощают мне грехи, однако в кое-чем галлюцинация не лгала: через несколько часов меня забрали.

Я бы с удовольствием шел с гордо поднятой головой, но был слишком измотан, что позвоночник отказывался держать тело. Двое охранников далеко не маленькой комплекции тащили меня по коридорам тюрьмы, где заключенные устроили бунт. Я не понимал, радуются они или протестуют, но гул стоял такой, что внутри что-то замирало. Он словно отчеканивали какую-то сложную мелодию, понятную только им, громкую, четкую, как марш, и в то же время хаотичную и непонятную. Их крики отдавались от черепной коробки, били в уши, что меня бросило в жар, но я почувствовал силу. Обернувшись назад, я понял, что четыре недели провел в бреду, что все стерлось, слилось в одно, я испытал слишком много всего, но оно прошло. Оно там, где-то далеко позади, и остался всего один шаг до спасения, избавления от страданий. Забыть все: семью, друзей, армию, непонимание, надежду, неудачи, привязанности, любовь. Я устал, сам же себя вымотал, потерял интерес ко всему, что происходит. А еще я скучал. Непрерывно скучал, даже когда меня настигали самые сложные моменты, когда я доходил до того состояния, что готов был в прямом смысле драть волосы на голове и калечить себя, моя тоска по Локи была неизменной.