Одиннадцать друзей Лафейсона (СИ)

Из моей памяти стерлись все воспоминания о том, как меня готовили к смерти, но зато я помню многое другое. Помню, как Маттиас повесил мне на шею цепочку, на которой висело то кольцо, помню, помню, как давил взгляд людей за стеклом, что решили восполнить отсутствие хлеба и зрелищ в своей жизни за счет чужой смерти, помнил суровый тон человека, что зачитывал мой приговор повторно, помнил мягкие и систематические удары пульса в висках, помнил, как они стали слабеть, помнил, как по венам пошел жгучий яд, помнил, как ярко светили лампы, помнил, как меня окутали теплые и такие знакомые руки. Я помнил, как последний раз почувствовал присутствие своего фантома. Я помнил, как он ласково звал меня с собой. Я помню, как остановилось мое сердце.

«Мне так больно. Очнись, прошу, помоги мне», - я мечтал попасть в рай, но, видимо, попал в ад, где он будет преследовать меня вечно, будет взывать о помощи, а я ничего не смогу сделать. Я буду бесполезным.

========== S06E02 Personal Space ==========

Когда единственным твоим занятием становится созерцание потолка, в голову приходит слишком много мыслей. Ненужных мыслей. Неправильных. Больше всего в тот день мне хотелось сказать всего пару слов: «Я еще жив». Этого было бы достаточно. В первые пару часов, когда мой мозг разрушался, а тело с периодичностью раз в несколько минут сводило судорогами, ко мне пришел побледневший Вольштагг. Он ничего не объяснял, а просто поставил перед каким-то одному ему известным фактом, поменяв мою капельницу на что-то ярко синее. «Тебе будет легче», - он не солгал. Судороги прекратились, голова перестала напоминать чан, наполненный раскаленной магмой, и я, наконец, смог нормально дышать, однако ни голос, ни власть над собственным телом ко мне не вернулись.

Пораскинув мозгами, я понял, что он просто избавил меня от мучений, позволил остаться самим собой до самого конца, дал шанс прожить последние часы в трезвом уме и памяти. Память – единственное, что у меня осталось, кроме белого потолка и звуков подъезжающих на больничную парковку машин. Не знаю почему, но первое, что пришло на ум – наш последний нормальный разговор с Лафейсоном. Он боялся за меня, хотел сохранить, уберечь, но не смог. Я смирился с тем, что через сутки-двое меня ожидает свет в конце тоннеля без возможности обернуться и сказать «нет». Хотя я могу сопротивляться, но КПД у данного действия равно нулю. Так о чем я? Локи… Если бы я мог сейчас рассмеяться, то сделал бы это в голос. Не успел я как-то поделиться этой новостью с Сиф, думаю, она бы явно оценила.

Наш союз всегда был отдельной песней, а отношения являлись большой шуткой или насмешкой, тут как больше нравится. Сиф всегда говорила мне: «Погоди, вот когда он все же решится или напьется и все же доберется до тебя, тогда процесс нашего становления, как семьи будет закончен». Безусловно, все говорилось в шутку, но в каждой шутке есть доля шутки. Лафейсон всегда представал передо мной созданием бесполым, которому было позволено довольно много, и косые взгляды на тему того «а чего он так к тебе жмется?» мало волновали. У меня и Локи не было границ, как таковых. Они стерлись еще в те далекие годы, когда я ушел из дома и заявил, что больше никогда не вернусь. Мой друг принял меня, позволил спать с собой в одной кровати и взамен попросил всего одну довольно странную вещь.

«Можно я просто посплю рядом с тобой? Под одним одеялом? Ну… ты понимаешь», - тогда я смотрел на него непонимающим взглядом, внутри тут же появился страх, что из-за одного отличия у Локи может появиться ко мне что-то большее чем дружба. «Я просто хочу узнать, как это. Говорят, приятно», - одиночество. Локи был слишком одинок и чистоплотен, чтобы подпустить хоть кого-то к себе, в то время как остальные совершали свои первые, так называемые, победы. Конечно, я согласился. Это меньшее, что я мог дать ему за банальную доброту и заботу, коей в моей жизни толком-то никогда и не было. И опять захотелось рассмеяться. Как истинный натурал я должен был весь скукожиться, сгореть заживо и распасться на молекулы, как только Локи коснулся меня, но нет. Ничего подобного не произошло. Действительно, Лафейсон не имеет для меня половой принадлежности. Он просто есть и все. Хочет прижиматься, пусть жмется, хочет нарушить личное пространство и уткнуться в шею, пусть утыкается. Нет, это не «по фигу», это просто нормально.

К моему великому счастью, я все же оказался не во вкусе Локи, ибо большего я не мог ему дать. Наверное, я просто ему нравился и все. Не могу судить о том, что происходит у него в голове, как оно вообще там все работает, и что он ощущает. Мне такое неведомо, но не странно. Странно закончилось уже давно, когда он сказал: «Ты можешь отвернуться от меня, и я пойму». Тогда я точно-то и не понял, какого черта я должен отворачиваться, и что это он там собрался понимать, но потом выяснилось, что большинство так и делает. Моя вечная ошибка – думать, что все мыслят точно так же, как и я.