Читаем Одиннадцать полностью

Копье с кованым наконечником. Топор – тоже не заводской. Два небольших ножа в берестяных ножнах с легкими деревянными рукоятками; тесак – почти кинжал или, точнее, меч, цельный от кончика острия до рукоятки, которая поверх железа обмотана надёжно и крепко кожаной лентой (ручная работа); деревянный лук с костяными вставками и волосяной тетивой; колчан, типа тобус, так же из березовой коры; десять стрел с железными наконечниками и тройным, монгольским оперением из вороньего крыла. Плюс, четыре рыболовных больших крюка – тоже кованные, которыми ловить только акул; сетка из какой-то прочной нитки средней ячеи, длиною в три копья и шириной полтора метра. Длину копья – два метра, они измерили по шнурку нательного креста Ефима, который отрубил себе шнурок ещё на базе ровно в восемьдесят сантиметров, – как в воду глядел, что пригодится известная его длина. (У Володи тоже был металлический крестик на шнурке длиною в метр, потому что Володимир был и выше сантиметров на пятнадцать-двадцать и здоровее раз в семьсот, и ещё Вова заметил, что, в крайнем случае, крестик можно использовать, как наконечник). Шило-крючок (как бы там ни было, колющий предмет, хотя его лучше отнести к «разному») и десять плоских, самодельных гвоздей, похожих на те, которыми куют лошадей, но гораздо длинней – десять сантиметров.

«Одежда-тепло». Заметим сразу – оделись напарники одинаково – рубахи, штаны на вязках и ичиги на босу ногу. Как сговорились! А в мешках ещё нашлось: две пары шерстяных, рукотворных носков; две вязаные кофты-душегрейки; две меховые бараньи безрукавки; две смешные шапки-треухи, два плаща-балахона из плотной ткани. Примерив один из них, Ефим заметил, что он теперь похож на капуцина или монаха-странника, но всё равно хорошо – от дождя пригодится. Кроме того, две войлочные попоны-одеяла (широкие – дав на два метра), видимо, теплые; пара отрезов льняной, тонкой ткани шириной сорок сантиметров и длиной в полтора метра каждый. Два кожаных ремня-пояса с железной пряжкой-застежкой, которые, как говорилось в инструкции, можно сжечь, если всё осточертеет, и «окончательно распоясаться». (В чем секрет этих поясов? – непонятно. Видимых вставок, или чего-то подозрительного в их структуре не было: кожа да пряжка самая банальная. Чего там сжигать? Может, они всё врут, что ведут постоянное наблюдение. Уж пояса-то тут точно ни причём!) И почему-то одна левая рукавица из лосиной кожи.

«Инвентарь-жратва»: медный, кованый котел литров на десять-двенадцать, которому напарники были рады; две деревянные, грубо вырезанные ложки; два кожаных мешочка-кисета, в которых лежали кремень и трут; узелок с крупной кристаллической солью; примерно килограмм не шелушённой пшеницы в берестяном коробе; две сильно засушенные рыбины средних размеров и кожаный бурдюк литра на три.

– Хоть бы кружку положили! – посетовал Вова.

– Не говори, – согласился Ефим.

«Разное»: как уже говорилось, моток пеньковой веревки (тридцать метров); шесть сермяжных метровых шнурков, точно таких же, как на шее Ефима; костяная игла; моток дратвы в три с лишним метра; десяток очень тонких жилок разной длины в районе метра; и, самое главное, но, к сожалению, – одна! – приличная и легкая поняга с кожаными, прочными ремнями и вязками. В эту же кучу упали два куля – тара, так сказать.

– Не густо, – сказал Ефим. – Но «необходимо и достаточно», кажется, так это называлось в инструкции?

– Тяжёлое всё, – оценил Володя.

– Да уж, не облегченное – это точно! Но и не очень тяжёлое, если часть вещей на себя одеть. Мало всего – это да! А что поделаешь?

– Ничего не поделаешь. Хорошо, хоть это есть.

– Вот когда узнаешь преимущества современной туристской индустрии – всё легкое и удобное! Однако что есть, то есть…

Ефим, почесывая голову, смотрел на разложенные в траве вещи.

– А теперь информация, которую мы знаем, – сказал он. – Я знаю, что нам идти по карте триста тридцать три и три десятых километра точно на Юг. Что смущает? Словопо карте, это означает, что в натуре – километров на шестьдесят, а то и на все сто шестьдесят больше, если учитывать рельеф местности. Точно на Юг– насколько точно? И ещё я знаю, что время у нас не лимитировано, путь мы выбираем сами, и всё, что есть, то – есть – другого не будет. Захотим соскочить – можно сжечь ремни. Кажется – всё. А что ты знаешь?

– То же самое. И ещё мне пилот сказал: «Ровно полдень».

Ефима вспомнил слова своего пилота: «Пошел!», а потом, «Ровно полдень!»

– Точно! А вот, братишка, и наш первый косячок! Мне это тоже сказали. А знаешь для чего нам это нужно?

– Чтобы мы сразу сориентировались, где Юг, пока погода хорошая.

– Вот именно! Соображаешь!

– Ну, так давай ориентироваться. Сколько мы здесь уже?

– Час – не больше.

– Значит, сейчас около часа дня. Значит, солнце, пока ещё, почти в зените, стало быть – на Юге. Максимум – поправка на пятнадцать градусов. Давай определимся.

Володя воткнул копье в землю.

Сняв крестик, применяя его, как отвес, Ефим точно выправил копье по вертикали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза