Одиннадцать

– А-а! Ну, да! Ну, партийный, короче?

– Нет, в партию не успел вступить.

– В Бога веруешь?

– Даже не знаю! – сказал старик. – Библию тогда не читали, в церковь не ходили, что и почему – не знаю. До сих пор – не знаю. Мы же атеисты были. Так что, как в такового, как принято – нет.

– А как «не принято»?

– Сам говоришь, здесь много чего увидеть можно. И от атеизма ничего не останется. Хотя… «Бытие определяет сознание!» – в этом Маркс прав.

– Да ты подкованный на все сто! – улыбнулся Ефим. – Маркса читал!

– А то как?! Я же комсоргом в эскадрилье был, политинформации проводил!

– Ух, ты! В девятнадцать лет? И занесло же тебя, комсорг!

– В восемнадцать! – уточнил дедушка.

– Точно – в восемнадцать. Девятнадцать тебе в ноябре стукнуло. Не приземлился бы здесь, быть бы тебе, дед, секретарем ЦК КПСС после войны.

– Да уж, – вздохнул дед. – Девятое мая без меня праздновали.

Ефим вдруг встал, как вкопанный:

– Стоять, батя! – крикнул он.

Дед остановился.

Все, от неожиданности, замерли на месте!

– Сейчас медленно, не дергаясь, поворачиваешься, – Ефим натянул лук, – и не делай ничего – дернешься, прострелю нахер!

– Ты чего? – прошептала Маша Ефиму в затылок.

Ефим ей не ответил.

Старик медленно повернулся.

Ефим смотрел ему прямо в глаза:

– Откуда ты знаешь про девятое мая?

Старик ухмыльнулся.

– Чё ты ржешь? – грубо спросил Ефим. – Отвечай!

Старик молчал.

Это начало даже раздражать Володю.

– Чего молчишь, дед? – спросил он из-за спины Ефима. – Поясни свою осведомленность.

Дед ещё раз ухмыльнулся.

– Пойдемте, ребята, в дом – там поговорим. Вы не напугались, когда я вам ваши же слова цитировал, а два слова «девятое мая» вас напугали! «Цитировал» – тоже страшное слово из моих уст?

Ефим не знал, что на это сказать, но с места не шелохнулся.

– Ответь, сначала!

Дед вздохнул:

– За эти годы, тут столько народу побывало…

– Ни одного следа человека не видел на всем пути, если не считать… – Ефим не решился напоминать Машке про её друга.

– Понимаю, – сказал старик. – И от вас следов не останется!

Ефим крепче сжал лук.

– Пугаешь?!

– Нет. Если вернуться назад, то там, где вы сегодня ночевали, нет ничего – ни шалаша, ни костра, ни медведя!

Вот тут Ефиму действительно стало не по себе. Холодный пот побежал под мышкой. Стрела соскользнула.

Дед умудрился угнуться. Стрела улетела и воткнулась в пригорок, в тропу, дальше по ходу, далеко за спиной старика.

Дед укоризненно заметил:

– Я предупреждал, что может сорваться.

Ефим не понял, как это произошло! Но ещё больше не понял, как на таком расстоянии, можно было увернуться от стрелы?! Деду больше восьмидесяти лет! Если не врет, сука!

– Не вру! – сказал дед.

Ефим бессильно всплеснул руками!

– Дед, ты что – привидение, что ли?!

Он больше не доставал стрел, а шагнул к деду и протянул руку (решил: будь, что будет):

– Дай пять! Проверю на ощупь – может, ты из дыма сделан.

Старик, улыбнувшись, протянул руку в ответ.

Рукопожатие было более чем неслабым.

– Это от камушков? – Ефим кивнул на руку старика.

– От них, милых! – старик улыбнулся.

– Прости, батя! Чего-то я не понимаю… Не хотел!..

– Понимаю, – не обиделся старик. – Такое уже бывало. Пойдемте в дом.

И он развернулся и быстро зашагал по тропе вверх.

Ефим дошел до стрелы, вытянул её из земли, потрогал большим пальцем острый наконечник и посмотрел на Вову.

Вова смотрел из-под бровей на уходящего старика, сжав губы, и покачивал головой – ему это всё очень не нравилось!

– Ладно, пошли – там посмотрим, – тихо произнес Ефим, и направился вслед за дедом.

– Вот это домина – я понимаю! – и Ефим присвистнул.

Троица стояла на пригорке.

Чуть ниже, под горой, на широкой, квадратной поляне возвышался каменный дом. Ну, ни то чтобы дом был очень большой – просто, в этой глуши такое строение!.. Откуда?!

Дом стоял одноэтажный. Похоже, когда-то он был деревянным, но теперь, стены снаружи были обложены почти ровными, хорошо подогнанными друг к другу, камнями. Только крыша выдавала, что дом деревянный.

Сразу за домом из земли вытекал родничок, русло которого было аккуратнейшим образом так же выложено камнями. Вода в нем была горячая – это было видно даже сейчас – она парила. Родник имел ответвление, куда-то под дом, заложенное валуном. Но, если камень переставить – вода потечет под строение и выбежит с другой стороны, по такому же выложенному камнем, руслу. Это, наверное, и являлось «батареей» в зимнее время. Сейчас Родник проходил в полуметре от дома, пересекал поляну, в середине которой он превращался в каменную ванну-бассейн с аккуратной крышей, почти как у китайских пагод, вытекал из неё и шнырял в буйную заросль кустов.

За кустами, как пить дать, шумела река.

Еще на поляне была «летняя» кухня: длинный стол, какие-то деревянные приспособления-стенки, увешанные кухонным скарбом, небольшой домик из тонких бревен, типа зимовье.

Сразу за ним – лабаз, метрах в четырех над землей с прочной лестницей.

А всё остальное пространство поляны было аккуратно поделено клумбами, которые в конечном итоге заканчивались маленькой пасекой с тремя ульями.

Всё было, как на ладони.