– Как прискорбно. Но опять же, в этом горе сокрыта сила. Уж мне ли не знать. – Он небрежно махнул на свою повязку. – Сила, что заставляет двигаться вперед. А тебе она помогает заботиться о несчастных. Это уже что-то.
Брат Клеменс почмокал поджатыми мясистыми губами, прежде чем продолжить.
– Возможно, когда-нибудь тебе хватит смелости навестить родителей. Тогда, полагаю, ты обретешь недостающее и вновь примиришься с собой.
Чем-то эта его философия действительно воодушевляла. Загноенную рану он умудрился превратить в источник целительной силы.
– Вы дали мне богатую пищу для размышлений, брат Клеменс. – Я поднялась со скамьи.
– Пустое. В твоем обществе весьма приятно. Вдобавок мне и самому теперь предстоит обдумать кое-какие вопросы. – Было видно, что беседа принесла ему умиротворение. Старческие губы тронула довольная улыбка.
На обратном пути я крутила в голове почерпнутые мысли. Самой понять, во что верить? Черпать силу в страдании? Пропасть сомнения, разверстая во мне матерью Люсией, не сомкнулась ни на йоту.
Зато кое-что я теперь чувствовала еще отчетливее: мое доверие к наставнице все угасало и угасало.
Глава пятьдесят седьмая
Эрефиэль
– Уймись, – осаживал я Зефира, везущего меня по дороге. Конь на это тряхнул вверх головой и недовольно всхрапнул. – Холодно, знаю. Потерпи.
С наступлением зимы в нем взыгрывала норовистая и несдержанная сторона. Чаще всего он держался вяло, и разогнать кровь по жилам ему было труднее обычного.
Что поделать? Зимой мне и самому бывало зябко, а днем, вдобавок ко всему, клонило в сон. Уж не из-за отцовского ли родства с хищными птицами, гадал я.
Вскоре мы достигли акарского поселения, и у меня сжались кулаки. Едва получив депешу, я хотел примчаться сюда карьером, но упрямство Зефира предоставило мне время изрядно поостыть. Теперь же, у самых стен лагеря, во мне опять разгорелось нетерпение.
Я планировал вернуться сюда не раньше чем через две недели, но слишком уж абсурдным оказалось полученное известие.
Воздух у лагеря был тяжел. Неспешно въехав внутрь, я ощутил на себе мрачные взгляды стражи – люди смотрели на меня с тревогой и немым вопросом, как теперь быть.
– Генерал-лейтенант Эрефиэль, – отсалютовал мне один юнец, когда я спешился, а другой взял коня под уздцы и быстро увел в стойло.
– Где он?
Первый стражник без лишних слов повел меня в тот же каземат, где состоялась наша первая с Хромой встреча.
Я взял фонарь и, велев ждать у входа, сошел в темный и сырой заплесневелый погреб. В спертом воздухе пахло потом заключенных акар.
Хрому я нашел незамедлительно. Внутри него было заточено такое пламя, что жаром обдавало даже на расстоянии. Я подошел и направил на него луч света. Лодыжки и запястья акара были окованы цепями, позвякивающими при каждом движении.
Я совсем не узнал в нем того былого юношу. Смотрел он в упор, хотя надолго взгляда на мне не задержал.
– Ошиблись вы. Не вышло из меня примерного акара. – Он говорил монотонно, однако я все равно чувствовал в нем свирепый огонь.
Несчастный парнишка. Я сел за шаткий столик, куда водрузил фонарь.
Где-то тихо, но беспрерывно капала на земляной пол вода.
– Что случилось? – взволнованно осведомился я.
Поначалу он молчал, а когда все-таки заговорил, в голос вплелось презрение, но не лично ко мне, а ко всему миру.
– Неужто не сказали вам?
– Только то, что Джаспер заявился пьяным к твоей маме и ты с ним расправился.
Хрома не стал отнекиваться, но чувствовалось, что дело обстоит сложнее.
– Хрома, если не расскажешь, я не сумею помочь.
– Чем помочь? Я уже за решеткой. Еще в момент убийства обрек себя на плаху.
Теперь и я не отнекивался. Вот только под угрозой не только его жизнь. Я боялся, что под ударом окажутся отношения между людьми и акарами.
Расклада хуже не придумать. В лагере поднимутся небывалые волнения, и страшно представить, к чему они приведут. Нужно отсечь эту возможность, и быстро, а посему мне нужно выяснить правду – во всех подробностях.
– Вы знали? – прервал он ход моих мыслей.
– Что знал?
Вмиг озверев, юный акар обрушил удар на железную решетку. Вот оно, его неистовое рассвирепевшее нутро. Цепи по рукам и ногам, протянутые вглубь клетки, не выдержали натяжения и лопнули.
– Не ври! – грянул его рев, рев пламени из горнила. Хрома уже и не пытался скрыть, что готов накинуться: лицо перекосилось в животной гримасе, брови низко надвинулись, искажая черты еще больше, первобытный оскал обнажил клыки, а глаза налились истовой ненавистью.
Меня, впрочем, не запугать таким. Я подступил к решетке.
– Я не знаю ничего, поэтому и прошу рассказать!
Ярость в нем слегка стихла, пламя удалось загнать под крышку, но мощи оно не утратило. Хрома выпустил прутья из своей каменной хватки и отступил.