Одиннадцатый цикл

Что ж, была не была. Я вставила левое плечо в зияющее отверстие протеза – менее громоздкого, чем правый, и с защитным налокотником.

Протез вгрызся в мою кожу зубьями и стал просверливаться в глубь плоти. Я взвыла так, словно руку проедает изнутри железный червь.

Я шипела сквозь зубы, брызжа слюной на верстак – та мгновенно испарялась. Новая рука, продолжение старой, совсем не ощущалась чуждой и отделенной от тела, как мой старый костыль.

Протез скорчился; по чешуйкам вдоль всей его поверхности от пальцев до культи пробежала дрожь. Между них я успела заметить то самое плавленое золото, что растекалось по протезу из моих вен. Глаз не отвести!

Я вставила другую руку в протез, и тот не менее жадно впился в мою смертную мякоть. На этот раз боль доставила радость и даже охмеляла. Внутри этого детища Кузнеца и Мастера заработали, зашуршали механизмы.

Правая рука оказалась не просто тяжелее, а вдобавок и неповоротливой, как быстро выяснилось. Сгибать протез в локте было трудно и медленно – для этого требовалось полностью сосредоточиться. Пальцы тоже шевелились неподатливо.

Однако по большому счету это и неважно. Я и тени этих ощущений не испытывала уже много месяцев. Одна мысль, что у меня вновь есть пальцы, неимоверно, непередаваемо кружила голову. Я возвращаюсь в строй! Собравшись, я вдела в отверстия и ноги, позволяя протезам закусить культи и присосаться к телу металлическими пиявками.

Да, что греха таить: это совсем не мое тело. Но станет моим.

Над решеточным полом клубился пар. Кузнец тлеющими угольками взирал на то, как я выкарабкиваюсь из своей куколки. Я перекатилась на бок, и цверг тут же восторженно захлопал – зашлепал – в ладоши. Левая ступня коснулась пола. Я оперлась на нее и встала, подтянув правую по решетке. В глубине расшатанного сознания чудилось, будто ноги вот-вот исчезнут. Продержали они меня всего пару секунд, после чего перестали слушаться и благополучно подломились. Я будто пыталась удержаться на ходулях. Навыку ходьбы, вполне понятно, придется учиться заново.

Что любопытно, упала я не плашмя на лицо, как инстинктивно ожидала, а на четвереньки, чувствуя исходящий от новых конечностей жар. Их обсидиановое чешуйчатое покрытие вновь на моих глазах содрогнулось и затрепетало.

* * *

Я взирала на зыбкую панораму утеса Морниар снаружи обиталища Кузнеца, когда меня пришла проведать Далила.

После кипящей кастрюли с лавой, где меня так долго томили, уличный воздух казался нечеловечески холодным. Легкий ветерок лизал кожу, посвистывая в отверстиях протезов и переделанных культей. Я вздрагивала от каждого порыва и чуждалась холода, от которого совсем отвыкла.

Я оперлась о стену, кладка которой временами казалась живой. Где-то в глубине души я твердо верила, что если так и стоять, то меня дюйм за дюймом всосет в местный рельеф. Стоило лишь оглядеться и понять, что это не так.

Благодаря новым конечностям больше не приходилось глядеть на нее снизу вверх. На этой улице она смотрелась не к месту, словно клякса на картине, миражом вдалеке.

– Нора! Неужели это ты? – приближаясь, заговорила она. В ее человеческом голосе слышалось что-то знакомое.

– Я и сама уже не знаю!

Раскинув руки, я покрасовалась новым телом, при этом отчаянно силясь замереть. Грузные ноги позволяли стоять с опорой на стену – но как я до нее вообще добралась?

Вес протезов был непривычен. Двигалась я нерасторопно, с трудом, правую руку даже не могла поднять выше плеча. Правая нога так давила на кость, будто глодала с нее мясо. Из-за этого все бедро пылало огнем.

– Что у тебя в груди? Что с телом?! – перепуганно взвизгнула она и бросилась осматривать меня преображенную.

– Что с телом? Я могу ходить! Так-то!

Она вдруг отпрянула и уставилась мне в глаза.

– Нора, ты… стала выше?

На фоне всего происходящего я и не обратила на это внимания – что было трудно, поскольку смотреть снизу вверх теперь приходилось Далиле.

* * *

Продышавшись от испарений и газов, не выпускавших меня из плена непрерывных видений, я начала чувствовать более тонкую, не такую кипящую сторону утеса Морниар. Мы точно находились во сне, и вдобавок казалось, будто сон еще и пьяный. Внутренние ограничения, представления о том, как бывает и не бывает, – почти все затуманилось, словно отдельные части рассудка уснули.

Жизнь в новом теле оказалась куда прозаичнее, чем представлялось. Далиле по-прежнему приходилось меня перевозить. До тошноты знакомое чувство. Со времен, когда сознание пребывало в ступоре, мне запомнилось, как она катит меня по городу, а я оцепенело глазею на все вокруг.

Я проглотила недовольство и не противилась. Тащить мои громоздкие конечности поручили каменному голему, что шел по пятам.

Поведала я обо всем. О своих метаморфозах, боли, неказистых протезах – и чем дальше заходил мой рассказ, тем абсурднее и невероятнее ощущался. В груди у меня бился пылающий, как солнце, плод, перекачивая по телу жидкий огонь. Беседа с Далилой стала глотком свежего воздуха в этом переменчивом месте. Прежняя напряженность спала, и мы задушевно разговорились.