Одиннадцатый цикл

Вскоре экипаж остановился. Мы с Семенем вышли и зашагали по дорожке из гальки к дому, что некогда был мне родным. Все кругом казалось меньше, чем в воспоминаниях. Помню наш старый полуразваленный колодец, где обитала зловещая сила, затаенная сущность, что чуть было не утянула меня в его черное чрево. Колодец обветшал еще сильнее и смотрелся совсем убого. Даже поля в детстве казались обширнее, а поспевающий урожай – тучными зарослями, где рыщет хищный зверь. Теперь всходы просто качнулись нам навстречу под дуновением ветерка. До чего, оказывается, здесь все маленькое!

Я со стыдом в душе посмотрела на козлятник поодаль, где провела не одну ночь, пополняя коллекцию шрамов. Козлятник – единственная частичка ушедшего детства, что выросла вместе со мной.

Иеварус вышел вперед и, против обыкновения, заговорил первым.

– Это твой дом?

– Да. Я жила здесь раньше с семьей.

– Семьей… А что это? – спросил он в привычной заторможенной манере.

– Семья – это… семья. Не знаю, как объяснить. Мы связаны кровным родством. У нас с братьями одни отец и мать.

– У меня тоже есть отец. Верховный Владыка.

Да уж, как это все-таки однообразно – объяснять небожителю то, что смертные принимают за данность.

– Когда мужчина и женщина сходятся… – И все же, поняла я, неудобно говорить с таким простодушным созданием о соитии. – Они вступают в связь. Считай, исполняют обряд, после которого мать производит на свет ребенка. Твоя связь с Верховным Владыкой намного сложнее.

– Производит на свет? Как носительница?

Я кивнула, хотя не вполне понимала, о чем речь.

– Наверно, да.

– Далила. А я мужчина или женщина?

Я задумчиво посмотрела на Семя. Его глаза светились жгучим любопытством.

– В тебе есть женские черты, но мужских больше. А вообще, Владыки бесполы, если только сами не выберут, кем быть.

– А почему?

– Деление на мужчин и женщин – это исключительный удел смертных. Вам, высшим существам, разграничивать себя ни к чему. Не мне судить, какого ты пола, – решай самостоятельно. Или не решай, как прошлое Семя, Кэйлу.

– А как мне определить, кто я?

Оставалось только пожать плечами.

– На какие-то вопросы даже у меня нет ответа, Иеварус.

* * *

Чем ближе мы подходили к дому, тем сильнее обстановка меня настораживала. Что-то не так. Солнце уже начало садиться, и вдалеке над Серым холмом вздымались столбы дыма. Я помолилась про себя и закрутила на груди спираль. Там, далеко-далеко, тучнело тошнотворное облако страха, эта неусыпная сущность, столь навязчивая, что беспрестанно владела толикой моего внимания. Битва наверняка уносит уже сотни жизней, но здесь вопли гибнущих безмолвны, а мои уши – глухи к ним.

Я достигла крыльца и стряхнула эту мысль. В детстве даже сам дом казался больше. Как же мы умудрялись вшестером ютиться в такой тесноте?

Горло было перехвачено спазмом. Казалось, окликнуть мать с отцом мне нельзя, будто я много лет назад лишилась этого права.

На одном окне хлопала от ветра ставня, словно пытаясь сорваться с петель и сбежать. На удивление, близость Иеваруса успокаивала: вдруг что-то пойдет не так?

Отец сейчас должен быть по уши в заботах и отчитывать сыновей за то, что ленятся. Отчего же так тихо? На горизонте под натиском сумрака истлевала последняя прядка лучей. Хлев был нараспашку, ставня неумолимо продолжала греметь.

– Фредерик? – решила окликнуть я братьев вместо родителей. – Бен? Том? – Последнее имя далось так непривычно.

Входная дверь тоже была приотворена, и в щелке проглядывало нутро дома.

– Мама? Отец?

Я боязливо толкнула дверь…

И разразилась истошным воплем. Мать неспешно проворачивалась в воздухе вместе с отцом, внутренности их проплывали над полом, точно по воде, и оба испускали красноватое пульсирующее сияние. Из бездонной черноты пустых глазниц текла кровь, а перекошенное ужасом материнское лицо словно было обращено прямо на меня. Нет, все неправда, это мне снится!

Колени подломились, и я завыла с удвоенной силой.

Слезы брызнули из глаз. Боль затуманила рассудок. От дерганых всхлипов кололо в груди.

Мамино платье было забрызгано красными полосами. Дуновение воздуха колыхнуло подол, как бы проверяя, не спит ли она. Распахнутый рот отца застыл в немом крике.

– Фредерик! – сорванным голосом окликнула я. Хоть бы отозвался!

Поднявшись на ватных ногах, я добралась до хлева. Внутри точно так же парили в воздухе Бен с маленьким мальчиком – должно быть, Томом. Последний только-только проводил шестое свое лето… На приоткрытых губах замерли предсмертные слова. Я чувствовала, как растерян и напуган он был в последний миг. Волосы, сплошь в грязи и крови, оказались темно-русыми. Он был в штанах с подтяжками и представлялся мне здоровым, добрым мальчиком. Как и остальные, Том испускал тихое красное свечение.

Я посмотрела на Бена. Что говорить, он не только ушел в рост, а, чувствовалось, повзрослел и внутренне. На нем были коричневая рубаха и рабочие брюки. Брат отпустил волосы и, казалось, продолжал бы расти не по дням, а по часам.