Одиннадцатый цикл

– То есть, когда противник копит ударные силы в надежде, что мы раскроем карты, ты не просто отказываешь в подкреплении, а еще и, может статься, предоставил акарам языка. Дозорные же сообщат, что оборону держат всего пять сотен.

Выбитый из седла Кэссиди не сразу возвратил хоть какое-то присутствие духа.

– Арнольд с подчиненными – не новобранцы сопливые. Свое дело знают, – пролопотал он.

Тут снаружи грянули барабаны. Весь лагерь поднялся на уши. Мы с Эрефиэлем встревоженно переглянулись и без лишних слов выбежали на воздух.

За время перебранки стемнело еще больше; тянуло сырой землей. Гром отзвуками катился по черному небу, громоздились тучи – как раз к началу битвы. Солдаты мчали к переднему защитному рубежу, дыша затравленно и глядя в одну сторону. Все молчало.

Тут я и поняла, что всех привлекло: у кромки леса стояла горстка акар – как подобает, высоких, широкоплечих и могучих. Они двинулись на нас от зарослей.

Один – сухощавее других, но не менее грозный – вышел вперед на изрытую боями землю, поиграл мышцами.

Вслед за собой акар волочил за волосы одного из наших. Бедолага вопил и отбрыкивался, вцепившись ему в широченное запястье.

Акар швырнул солдата перед собой. Тот лежал плашмя, не вставая – от страха, подумала было я, но затем приблизилась и заметила искривленные ноги. По-видимому, перебитые.

Замерший за моей спиной Кэссиди немощно дохнул имя Арнольда – хваленого разведчика, которому вот-вот настанет конец.

Арнольд звал на помощь, но его было едва слышно. Акар потянулся за топором и обвел взглядом всех солдат, выдерживая паузу, порабощая долгие секунды.

Дозорный стенал, моля о помощи, захлебываясь рыданиями, но все застыли в немом параличе. Опустился топор, обагрил поле брани человеческой кровью – кровью первого из многих.

Палач с хлюпким хрустом выдернул топор и вернул хозяину. Акары отступили, но от его исключительной резкости взора мы отмерли не раньше, чем тень зарослей заглотила последнего из гигантов.

* * *

Паника расползлась поветрием. Все сновали, мастерили баррикады и частокол, которые слабо защитят от акар. Глаза солдат метались от дерева к дереву: где враг, откуда наступит?

Что выродки задумали? Эта показная казнь растревожила и меня. Если они все знают, почему не атакуют, не застигнут врасплох? Акары обычно идут в лобовую, а тактические приемы им чужды, разве что совсем незамысловатые.

А вдруг они… Нет-нет, я наверняка накручиваю.

Однако вид солдат только подтверждал мои тревоги. Все сошли с ума. В лагере буйствовало безумие.

Неужели в этом и цель спектакля? Дезорганизовать нас, посеяв ужас? А этот палач – их вождь? Не знаю его. Все, довольно. Плевать, чего они добивались; нужно исправлять положение.

Двое, согласно донесению, вообще пытались дезертировать. Жаль их, но не время давать слабину. Они встретят врага лицом, как велит воинский долг.

Приготовления, однако же, по большей части шли исправно. Командиры моего отряда обуздали подчиненных и выстраивали боевые порядки.

Эрефиэль удалился в шатер полевого штаба, где был стол с картой. Все присутствующие вглядывались в нарисованные на ней очертания Седого холма в поисках ответов.

Кэссиди сидел на отделанном деревянном стуле, как бы подчеркивая свой статус. Он уже облачился в латы с кольчугой, которые на его разнеженном теле смотрелись нелепо, и теперь тупо глядел на стол.

Что отчасти успокаивало, так это знакомое лицо барда из Музеи и присутствие чародея в темно-серых одеждах заклинателя тумана.

Барда Максина я помнила с похорон Перри. Его растрепанная копна, казалось, в жизни не знала расчески, а глубоко посаженные глаза лучились острым, хитрым умом, стремящимся перевести бардово видение мира на язык музыки. Его безукоризненный туалет отвечал престижу академии и не сковывал движений, чтобы не мешать в битве.

Максин был в буром кожаном жилете и с коричневым галстуком, а на плече голубела ромбом нашивка с эмблемой Музеи и вышитой лирой. Воздерживаясь от участия в совете, бард оперся о жердину и наблюдал за нами с лютней в руках.

Чародей же стоял, приосанившись, со сцепленными перед собой руками. Его взгляд проникал глубоко в душу.

Еще в шатре был лейтенант Хендрикс, мой и дяди Дункана давний приятель. Из-за общей службы неловко было ему признаваться, но у меня он вызывал исключительно восхищение. Присутствовали здесь и остальные командиры.

– Нора? Вовремя, – произнес Эрефиэль. – Мы как раз продумываем стратегию.

– Стратегию? Не сочтите за дерзость, но уже поздно. Да и какая стратегия, если ничего не известно?

Чародей посмотрел на меня сверху вниз и с нескрываемым пренебрежением процедил:

– Что на мужском совете забыла женщина?

Я подступила, собираясь парировать.

– Чародей Гурик, ее присутствие на совете ценнее вашего, – вступился Эрефиэль.

Маг сощурил провисшие веки до щелок.

– Вдруг она помешает мыслить здраво? – пробормотал он.

– Кто бы говорил, – вставила я прежде Эрефиэля. – Сами еще в себе, дедуля? Если что, не в баню пришли. Не раздевайтесь.

Его глаза злобно полыхнули.

– Продолжим? – вернул себе поводья Эрефиэль и принял напряженное молчание за согласие.