Одиночество бегуна на длинные дистанции

По сравнению с прежней скоростью карусель теперь ползла, как черепаха. Трехминутный заезд почти закончился, но Колина, было подумавшего, что он улизнет, вдруг схватили, на этот раз гораздо крепче, за шиворот и за пояс. Он забился в тисках и развернулся, вдохнув запах машинного масла, пота и табака, попытался вырваться и изо всех сил пнул техника по лодыжке, не представляя, как тому больно, потому что от удара его жутко резануло по всей ноге. Техник забористо выругался, прямо как отец Колина, когда тот попал по пальцу, вешая полки на кухне. Но он вырвался на свободу и рассчитывал, что карусель достаточно медленно двигалась вверх-вниз, чтобы он смог улизнуть. «Не надо ждать, пока она совсем остановится», – это было последнее, что он подумал. Все походило на аварийную посадку звездолета Бака Роджерса, хотя об этом он смог подумать лишь через несколько минут. После прыжка со все еще вращавшейся платформы его тело свернулось в комочек и с силой вылетело наружу, врезавшись, подобно живому ядру, в деревянный барьер между влюбленной парочкой и ограждением. Шарик, в который его тело свернулось помимо его ведома, пролетел и ударился о столбы, а его руки цеплялись о раскрашенную резную балюстраду. Бац-бац – раздались быстрые удары, но мир по ту сторону его закрытых глаз не остановился. Открыв их, он услышал ритмичное буханье, увидел размытые красные, белые и синие огни, разноцветных животных и испытал облегчение от того, что смылся от своего преследователя, какие бы новые опасности ни готовила ему земная твердь, на которой он лежал.

Берт следил за ним все эти три минуты, он пытался продраться к Колину через толпу, когда тот слетел вниз. Его щуплая фигурка в лохмотьях яростно работала локтями, прокладывая себе путь среди стоявших стеной зевак, так что он подоспел слишком поздно.

– Давай вставай, – озабоченно прохрипел он. – Держи руку. Понравилось? – спросил он, пытаясь поставить Колина на ноги. На вопрос какого-то зеваки он ответил: – Нет, это мой двоюродный брат, с ним все нормально. Я его доведу до дома. Пошли, Колин. Он где-то рядом, так что мотаем отсюда.

Ноги у Колина были, как ватные, и ему хотелось прислониться к спасительной тверди деревянного забора.

– Этот гад отпустил меня, когда она снова закрутилась. Вот паскуда.

– Давай-давай, – торопил Берт. – Валить надо отсюда.

– Брось меня. Я поползу. Я убью его, если он подойдет.

Верчение прекратилось. Под ногами он чувствовал дощатый настил, видел лапы и быстро мелькавшие фигурки животных. Карусель закрутилась снова.

– Теперь ведь твоя очередь, так? – со злобой бросил он Берту.

Не теряя ни секунды, Берт нагнулся и взвалил Колина себе на плечи, как заправский силовой гимнаст, сразу же побледнев и неуверенно заковыляв вниз по деревянным ступенькам, скорее к теплой земле. На последней ступеньке силы его оставили, и он вместе со своей ношей рухнул за ограждение карусели, куда никто не заходил.

Они лежали там, где упали.

– Извини, – начал Берт. – Я не знал, что он нас высматривает. А потом ты идешь и попадаешься. Вот гад. – Он схватил Колина подмышку и не дал ему сползти в сторону. – Все нормально? Мне бы тоже могло достаться, если хочешь знать. Тебя мутит? Что, сейчас сблюешь? – Он прикрыл рукой и без того плотно закрытый рот Колина. – Вот ведь паскуда, как он гнался за тобой. Надо из него душу вытрясти, это точно.

Колин вдруг встал, прислонился к забору и, ощутив чуть больше уверенности в ногах, неровной походкой направился в толпу. За ним двинулся Берт. Жалкие и побитые, они слонялись рядом с ярмаркой почти до полуночи, когда им, смертельно уставшим, в головы пришла мысль пойти домой.

– Меня выдерут, – сказал Колин, – потому что я обещал вернуться к десяти. – Берт в ответ пожаловался, что еле на ногах стоит, что так и так хочет вернуться.

Улицы вокруг ярмарки погружались во тьму и становились цвета остывшего влажного пепла. Они шли, взявшись за руки, и пустые улицы подбадривали их затянуть песню, которую Берт услышал от отца:

Не хотим стрелять из ружей,
Не хотим стрелять из пушек,
Воевать за толсторожих,
Мы хотим домой!

Слова звонко вылетали из двух неокрепших глоток, ревевших в такт топающим ногам. Они шли, обняв друг друга за плечи и широко раскрыв рты, минуя перекресток за перекрестком и надрываясь в два раза громче у закрытого кинотеатра и притихшего кладбища:

Погибать за толстопузых,
Подыхать в кровавых лужах,
Дохнуть в море и на суше,
Мы хотим работать!

Они перескакивали с куплета на куплет, и неважно, какие слова они пели. Важно было то, что у них изо рта вылетали облачка пара, и они шли, распугивая кошек и сторонясь полночных гуляк, то и дело слыша из темных окон:

– Да заткнитесь вы! Дайте же поспать!