Одиночество бегуна на длинные дистанции

Фрэнки понял это в одну секунду. В такие же переделки мы попадали и раньше. Теперь и у нас появились раненые. Кто-то попятился назад. Кому-то подбили глаз. У меня по голове текла кровь, но я покуда не обращал на это внимание, потому как куда больше боялся заполучить хорошенькую взбучку от отца за то, что ввязался в драку, чем крови и несильной боли. («Ты опять болтался с этим Фрэнки Буллером, так ведь?» Бац. «Я тебе что говорил? Не связываться с ним, так?» Бац. «А ты меня не слушаешься, так ведь?» Бац. «Ты что, хочешь водиться с Фрэнки Буллером и стать таким же дебилом, как он, так?» Бац-бац.)

Мы дрогнули. У меня в карманах почти не осталось камней, а руки болели от непрерывных бросков.

– А что, если нам рвануть в атаку?! – крикнул Фрэнки.

На его вопрос был только один ответ. За него мы бросились бы в огонь и в воду, стоило ему попросить. Возможно, он заводил нас в такие переделки, откуда не было пути к отступлению, чтобы испытать дивное чувство победы или смерти.

– Да! – хором прокричали мы.

– Ну, тогда… – Он набрал в легкие побольше воздуха и что есть мочи заорал: – В АТАКУ!

За несколько секунд он огромными шагами одолел сто метров и уже перелезал через ограду. Камни, брошенные «содомскими», с грохотом барабанили по его щиту. У нас не было импровизированных копий и крышек от мусорных ящиков, как у нашего командира, так что мы продвигались вперед медленнее, швыряя последние камни в столпившихся на насыпи противников.

Когда мы влезли на ограду справа и слева от него, Фрэнки уже карабкался по склону в нескольких метрах от неприятеля. Он все время подгонял своих фланговых, чтобы те поспешили и окружили противника, и размахивал своим грозным железным копьем почти у самих лиц противников. С нерешительных шажков мы вдруг перешли на бег на обоих флангах, одним рывком добравшись до рельсов, чтобы пополнить запас снарядов. А в это время Фрэнки продолжал наседать на них с фронта.

Они рассыпались и побежали вниз по насыпи на улицы Содома, под защиту рядов розовых домов с уже ободранными и исцарапанными дверями, где, по слухам, они складывали уголь в ванных (чему мы втихаря завидовали: ведь они служили удобным и просторным хранилищем угля поближе к кухне) и в палисадниках развешивали браконьерские сети.

Когда у женщин с нашей улицы истощался запас ругательств, которыми они осыпали Фрэнки Буллера за то, что тот втягивал их детей в драки, результатом которых становились синяки, пробитые головы и изорванная одежда, они обзывали его «дикарем». Однако Фрэнки воспринимал это прозвище как знак уважения и рассматривал его как синоним храбрости и бесшабашной удали. «Зачем ты опять гоняешь с этим чертовым дикарем?» – спрашивала мамаша ребенка, раздирая старую отцовскую рубаху на повязки или на заплаты. И перед тобой тут же представала фигура Фрэнки, дико и яростно размахивавшая копьем и крышкой от мусорного бака, прыгавшая вверх-вниз, прежде чем повести свое войско на битву. Когда брали пленных, он приказывал привязать их к дереву или забору, а потом велел войску сплясать вокруг них боевой танец. После представления, в котором он принимал участие, облачившись в свои жуткие доспехи, Фрэнки приказывал где-нибудь рядом развести костер и принимался орать, что запытает пленных до смерти. Как-то раз он в своих угрозах зашел так далеко, что кто-то из нас пустился наутек и уговорил отца Фрэнки пойти разобраться со своим сынком и освободить пленных. И вот мистер Буллер и еще двое мужчин, один из них – мой отец, быстро спустились по мостовой лесенке. Они спешно шли через поле – невысокий, коренастый, хмурый Крис и лысый Буллер с отвислыми усами. Но тот же, кто поднял тревогу, тайком вернулся в лагерь Фрэнки и всех предупредил, так что когда трое мужчин прибыли на «место преступления», готовые задать Фрэнки трепку и отвести его домой, то не нашли там никого и ничего, кроме затоптанного костра и до смерти напуганной, но невредимой пары «военнопленных».

Фактом было то, что по мере приближения войны Фрэнки все чаще совершал свои «теракты», однако многие из них оставались незамеченными в напряженной и накаленной атмосфере последнего мирного лета. Он уводил свою банду на садовые участки и врывался в сараи, с маниакальным упорством разбрасывая всюду инструменты и семена, оставляя за собой пучки вырванных из земли хризантем. Его излюбленным занятием стало, выбрав какой-нибудь сарай, метать в него копье с такой силой, что железный наконечник насквозь пробивал тонкую деревянную стену.

Новизна обладания противогазом уже давно осталась в прошлом. Как-то раз Фрэнки вел нас в наступление через поле, в атаку в противогазах – он поклялся, что белое облако над лесом наполнено горчичным газом, который пустили фрицы из своих траншей на той стороне – и газовые маски так измочалились на марше, что каждую из них мы торжественно бросали в костер перед тем, как вернуться домой, предпочитая соврать, что мы их потеряли, а не показывать их изорванные ошметки.