Одиночество дипломата

В мае 1937 года посол пишет президенту: «Париж становится сумасшедшим домом, и каждый день до пятидесяти персон появляются с рекомендательными письмами от государственного секретаря и сенаторов. Но американские визитеры не самые худшие. Вчера я вынужден был принимать за обедом пять членов августейших семей, и в дополнение — брата афганского шаха!» Буллит продолжает в столь же шутливом тоне: «Я отыскал лучшее место во всей сельской Франции, маленький особняк в парке Шантийи… Когда-то здесь располагались угодья принца Конде и Людовика XIV». Посол нашел это место летнего отдохновения в тридцати милях от Парижа, рядом со знаменитым замком Конде. Особняк находился в запущенном состоянии и был сдан американцу на условии, что тот произведет капитальный ремонт. Но, как писал президенту посол, за умеренную плату «я получил в свое владение целый парк Шантийи!» Здесь Буллит укрывался от суеты французской столицы и писал свои аналитические письма. Интересно, что неподалеку от Шантийи, в глубине громадного леса, затерялся старинный город Компьен, которой столь много значил во французской истории.

Министр иностранных дел Франции Жорж Боннэ вспоминал дружбу с американским послом: «Сильный духом, полный воображения, приятный и веселый собеседник, он быстро завоевал Париж». В романе «Ночь нежна» Фицджеральд писал о своем герое: «От него исходила сила, заставляющая людей подчиняться ему с нерассуждающим обожанием, и лишь какие-нибудь закоренелые брюзги и маловеры могли против этой силы устоять». Другой стороной портрета был Буллит-отшельник, сбегавший в Шантийи для уединенных раздумий. Вход в этот дом был открыт только для самых близких друзей. Тот же Фицджеральд отметил в записных книжках: «Всем, кто проводит жизнь среди приятелей, являясь частицей людского стада, трудно по-настоящему бороться с тем неизбежным одиночеством, которое такая жизнь за собой влечет».

В феврале 1936 года Буллит в беседе с американским послом в Берлине У. Доддом заявил, что в ближайшее время Германия может быстро оккупировать Австрию и Чехословакию и «установить контроль над всей Европой». С таким экстравагантным суждением Додд (в прошлом, профессор истории Чикагского университета) не согласился, ибо это означало бы потерю позиций и влияния Великобритании в Европе. Буллит ответил недипломатично: «плевать» немцам на Англию.

Крупные и малые страны Европы побуждались «версальскими обидами». Когда весной 1936 года Гитлер оккупировал демилитаризованную Рейнскую область и одновременно выступил с «мирными инициативами», многие политики отнеслись с пониманием к запросам Германии в отношении ее «исконных» земель. Передовица лондонской «Таймс» вышла под заголовком «Шанс для перестройки».

За два года до мюнхенского кризиса, 24 ноября 1936 года, Билл направил Рузвельту письмо, в котором утверждал, что «в меню у Гитлера» планы захвата Чехословакии. Причем, по мнению посла, если фюрер направит свою армию в эту страну, Франция нарушит свои обязательства и не окажет поддержки Праге. Кто мог тогда поверить этим словам?

В субботу 12 марта 1938 года Зигмунд Фрейд записал в дневнике всего одну фразу по-латыни: «Finis Austriae». Гитлер совершил аншлюс Австрии. На следующий день на Берггассе, 19 в последний раз состоялось заседание венского психоаналитического общества. Фрейд советовал коллегам покинуть страну. «Окончательным победителем в битве за гегемонию в Германии оказался не Гогенцоллерн, а Габсбург, не пруссак Гинденбург, а австриец Гитлер», — писал Скотт Фицджеральд.

Парижские газеты развлекали публику ироническими описаниями аварий, которые потерпели несколько немецких танков во время марша на Вену. В британской палате общин состоялись дебаты по поводу аншлюса Австрии. На стенограмме, где содержатся слова парламентария Локер-Лэмпсона «мы все еще содрогаемся от потрясения, вызванного насилием над Австрией», один из чиновников приписал: «Разве?»

За пять лет до этого книги Фрейда в числе прочих «упаднических» были сожжены на Оперной площади в Берлине «за растлевающую переоценку сексуальной жизни». Фрейд по этому поводу заметил: «Каков прогресс! В средние века сожгли бы меня самого, а сейчас довольствуются только книгами». Его куда больше расстроило тогда отступничество Карла Юнга. Живя в нацистской Германии, тот был вынужден умолять власти отделить немецкий психоанализ от еврейского и ограничиться разгромом последнего. Томас Манн писал в памфлете «Братец Гитлер»: «Я втайне подозреваю, что злобная ярость, с которой он пошел в поход на некую столицу, относилась, в сущности, к жившему там старому аналитику, его истинному и настоящему врагу — к философу, разоблачившему невроз, великому обладателю и распространителю отрезвляющей правды».