Одиночество и свобода

“Есть ли с кем поговорить?” – спрашивает Адамович. Почему было не “поговорить” с Заболоцким, когда он выпустил свои “Столбцы”? Ведь это был один из самых интересных поэтов, появившихся после революции. Пытались ли завязать “диалог” с поздним Мандельштамом?

Творчество лучших поэтов в современной России отмечено трагическими неудачами, как и на Западе (но иначе). Они были уже у Хлебникова. Только в отличие от Парижа, в России – “несвобода” и то полное одиночество, которого парижане не знали. Да одиночества хоть отбавляй даже у Багрицкого, даже у Маяковского, который “проблемой для эмиграции не был”. Итак, в отсутствии диалога нет ли вины и с “этой стороны”?

Не сумев завязать диалога с “той стороной”, эмиграция начала вести диалог сама с собой, со своим юным, дореволюционным я. В этой связи вспоминается статья Адамовича “Сумерки Блока” (“Новое русское слово”, 1952 г.), характерная реакция современника. А для несовременника Блок остается большим поэтом, нисколько не стареет и разочарований не вызывает. Его слабые стороны (как и у Лермонтова, как и у Некрасова) не побуждают несовременника низвергать его. “Вечное” в их поэзии оценивается несовременником без затруднений, несмотря на отсутствие духовного родства с “демократической интеллигенцией” или с символизмом. А современники Блока смешали поэта со своей молодостью и утрату последней приняли за наступление “сумерек” Блока.

Адамович упоминает о критиках-читателях, которые упрекают литературу в недостатке бодрости, целеустремленности. Он очень вежливо и тонко с ними спорит. Думается, что это напрасный труд. С людьми, пропустившими пятьдесят лет развития русской литературы, церемониться не следует. Но для этого нужны качества бойца, качества Маяковского (вот кого не хватает в эмиграции).

Нашлось немало возражений, а на самом деле – согласия больше. Но ведь сам Адамович мечтает о “споре страстном и запальчивом”» (Марков В. Заметки на полях // Опыты. 1956. 6. С. 62–64).

В. Маркову возразил В. Вейдле: «В том-то и беда, что никакой борьбы литературных поколений ни в России, ни в эмиграции не происходит. Когда Марков полемизирует, – с Г. В. Адамовичем, например, – он ищет опоры не в несуществующих литературных позициях своего поколения, а либо в своих личных взглядах, либо в литературных позициях одной из частей того поколения, к другой части которого принадлежит и сам Адамович» (Вейдле В. О спорном и бесспорном // Опыты. 1956. 7. С. 43).

Самым обстоятельным и наиболее скептическим был отзыв о книге давнего оппонента Адамовича Глеба Струве, который ради справедливости приводится целиком, несмотря на нескрываемую враждебность и ряд откровенно несправедливых выпадов: «Не так давно издательство имени Чехова выпустило книгу Г. В. Адамовича “Одиночество и свобода”. Книга эта имела вообще “хорошую прессу”. Это была, кажется, первая настоящая книга, целиком посвященная русской зарубежной эмигрантской литературе. А также – первый прижизненно изданный видным эмигрантским критиком сборник критических статей: до войны ни самому Адамовичу, ни В. Ф. Ходасевичу, ни А. Л. Бему, ни В. В. Вейдле – называю наиболее видных и влиятельных критиков, это относится и к другим – не удалось собрать в книгу хотя бы часть своих критических статей, хотя многие из них несомненно того заслуживали, и в нормальных условиях в России это давно было бы сделано. Только совсем недавно то же издательство имени Чехова выпустило посмертный сборник избранных критических статей Ходасевича, куда вошли, впрочем, и его литературные воспоминания.

Книга Адамовича составилась по большей части из ранее напечатанных, но часто значительно переработанных статей. Две из них носят общий характер: открывающая книгу статья “Одиночество и свобода” (в ней как бы задана в заглавии и тема самой книги, и главные темы эмигрантской литературы, как ее понимает Адамович) и замыкающая ее статья “Сомнения и надежды”. В промежутке даны критические характеристики пятнадцати эмигрантских писателей – в большинстве “старших” (Мережковского, Шмелева, Бунина, Алданова, Зинаиды Гиппиус, Ремизова, Бориса Зайцева, Тэффи, Куприна, Вячеслава Иванова и Льва Шестова – последним посвящен общий и как бы “сравнительный” этюд). Из молодых, находящихся в живых писателей отдельного этюда удостоился лишь Владимир Набоков-Сирин, которого, надо сказать, Адамович, из всех видных зарубежных критиков, всех дольше не замечал (причем в 1934 г., совершенно вразрез с фактами, писал: “О Сирине наша критика до сих пор ничего еще не сказала. Дело ограничилось лишь несколькими заметками “восклицательного характера”), и к которому – после того, как он все-таки “заметил” его – отношение его всегда было двойственным: смесью удивления и отталкивания. В последнем этюде в книге объединены три писателя младшего поколения эмиграции – все три покойники: Борис Поплавский, Юрий Фельзен и Анатолий Штейгер.