Одиночество и свобода

Адамович как критик, как ценитель литературы пользовался и пользуется в эмиграции большим весом и влиянием. К его статьям – до войны в “Звене”, в “Последних новостях”, в “Современных записках”, в “Числах”, во “Встречах”; после войны в просоветских “Русских новостях”, потом в “Новом русском слове”, в “Опытах”, в “Новом журнале”, в “Русской мысли” – прислушивались, по ним равнялись, особенно в Париже. С Адамовичем многие не соглашались и не соглашаются, с ним спорили и спорят, но оценки его как критика мне в печати не приходилось встречать, если не считать “Цветника” Марины Цветаевой, о котором ниже. Чему приписать его влияние? Верно, что его критические статьи об отдельных писателях – как настоящего, так и прошлого – почти всегда читаются с интересом. Из них всегда можно что-то извлечь, в них часто бывают верные, не вполне, может быть, оригинальные, но удачно и метко выраженные мысли. Но критике Адамовича недостает твердой историко-теоретической основы, и в этом среди эмигрантских критиков превосходство перед ним таких критиков, как покойные В. Ф. Ходасевич и А. Л. Бем (последний, вероятно, совсем неизвестен новым эмигрантам – он был и ученым литературоведом, и критиком текущей литературы). Этим же превосходит Адамовича и В. В. Вейдле. Адамович – крайний импрессионист, с большой любовью к парадоксам. Того, кто внимательно следил за его критической деятельностью в эмиграции (а именно в эмиграции он стал критиком, выдвинувшись сначала в “Звене”, а потом в “Последних новостях” и затем распространив свою деятельность на другие издания), не могут не поражать капризный субъективизм и непостоянство его суждений. Сейчас мало кто даже из старой эмиграции помнит, вероятно, (но едва ли забыл об этом сам Адамович) что в выходившем в 1926 г. журнале “Благонамеренный” была напечатана статья Марины Цветаевой “Поэт о критике”, в которой наряду с мыслями спорными и парадоксальными было много верных и интересных. В виде приложения к статье Цветаева дала под названием “Цветник” подбор выдержек из критических статей Адамовича в “Звене” за 1925 год. Подбор этот должен был иллюстрировать и непоследовательность, и легковесность его критических высказываний. Не буду приводить примеров, но скажу, что в “антологии” Цветаевой из Адамовича было действительно много любопытного и неожиданного. Но еще более показательный и причудливый “букет” из критических отзывов Адамовича можно было бы составить, если бы собрать его высказывания об одних и тех же писателях на протяжении всего эмигрантского периода. Мало кто высказывался так противоречиво – порой диаметрально противоположно – о Пушкине (то сдавая его в архив, то провозглашая его “бесспорность”, то говоря о “приблизительности” его стихов, то о их совершенстве), о Блоке, о Есенине, о Гумилеве. Возьмем для примера отзывы Адамовича о Есенине. В 1925 г. он писал: “Сейчас повсюду восхваляется Есенин, дряблый, вялый, приторный, слащавый стихотворец”. И еще: “…Ничего русской поэзии Есенин не дал. Нельзя же считать вкладом в нее “Исповедь хулигана” или смехотворного “Пугачева”… Безотносительно же это до крайности скудная поэзия, жалкая и беспомощная” (за неимением под рукой “Звена” даю эти цитаты по статье Цветаевой). Писалось это, если и не после смерти Есенина, то в самом конце его творческого пути. А в 1950 г. тот же Адамович, противополагая Есенина Гумилеву, стихов, которого он, мол, не любит (раньше он к Гумилеву относился иначе), писал в “Новом русском слове” (17 декабря 1950 г.): “Я очень люблю стихи Есенина (не все, главным образом последние)… Есть в есенинской певучей поэзии прелесть незабываемая, неотразимая, если даже и признать, что были у нас в последние десятилетия поэты более замечательные и значительные”.