Одиночество любимых

Позвонила Наташа. Виктория обиделась на нее и вначале думала не отвечать. Ведь это она «проворонила» злосчастный товар, ее же попросила присмотреть за прилавком. А она ушла за своим кофе, якобы бросив кому-то фразу: поглядывайте, я скоро. Вот и вправду: у семи нянек дитя без глазу.

— А ты не допускаешь мысли, что эту кражу организовал Сучков? — огорошила ее Наталья, когда она все-таки ответила на звонок.

— Зачем ему лишние хлопоты, милиция и все такое? — вопросом на вопрос ответила удивленная Вика.

— У меня, конечно, нет прямых улик, доказательств, — словно эксперт-криминалист начала подруга. — Но чует моя душа, что Толян неровно к тебе дышит.

Услышанное вызвало у Виктории приступ смеха.

— Спасибо, хоть ты подняла мне настроение. По твоей логике он от неровного дыхания обматерил меня утром на весь базар? Аха-ха-ха, я не могу…

— Ты же знаешь, какой он эмоциональный… Наверно, в роду были кавказцы. Но если бы ты ему была совсем до фени, во-первых, он бы тебя не держал, а давно выпер, не прощал бы утренние опоздания, а во-вторых, подумай хорошенько, может, ты его обидела, задела мужское самолюбие. Вот он и решил тебя наказать, чтоб была более сговорчива…

— Ты не пьяна, подруга? Ты что несешь? Это ты, наверно, к нему неровно дышишь…

— Ладно, Вик, не заводись. Успокойся и подумай над тем, что я сказала. Пока.

«А тут и думать нечего! Бред сивой кобылы. Слишком сложная комбинация для школьного двоечника Толяна. Доля подлости, конечно, ему присуща, но тут еще изворотливый ум нужен, чтобы провернуть целую операцию по таинственному исчезновению товара, им же привезенного! А ради чего? Допустим, чтобы наказать рублем несчастного и безденежного продавца, но опять же вопрос: за что, в чем провинилась? Если проще уволить работника без всякой конторской бюрократии: рынок не завод или фабрика, где есть хоть какой-то профком, трудовой коллектив. Плакаться в жилетку тут некому».

Кое-как растопив все-таки печку, она решила, что скорее согреется коньяком, чем теплом полусырых дров, больше дымивших, чем горевших. Выпитой рюмки показалось мало, и она почти сразу налила вторую — для снятия пережитого стресса. В холодильнике, кроме остатков позавчерашнего супа, пачки сливочного масла и небольшого кусочка сыра, ничего не было. Есть совсем не хотелось, но она же не какая-то алкоголичка, чтобы пить без закуски. Сделав бутерброд, без аппетита зажевала его.

На душе было пусто и тоскливо, хоть плачь. «За что ей такая кара в виде беспросветной, беспраздничной жизни? Совсем не о такой она мечтала в молодости, выходя замуж. Но, видать, и впрямь счастья на всех не хватает. Одним, кому на роду написано быть любимыми, оно само с неба падает, а кому-то за него надо из последних сил биться, и не факт, что окажешься победителем. К сожалению, она в этой группе обделенных и проигравших, а значит, обреченных на неудачу».

Правда, на каком-то женском сайте Вика прочла заинтересовавшее ее высказывание Достоевского о том, что сколько человеку в жизни надо счастья, в такой же мере ему надо и несчастья, иначе он и счастья-то своего не поймет. Проще говоря, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливым, надо горя и бед хлебнуть сполна.

После выходных Вика позвонила следователю: спросила, есть ли какие-то подвижки. Он не сразу даже сообразил, о чем речь. А поняв, с легким раздражением в голосе сказал, что они работают, и если удастся выйти на след похитителей товара, тут же примут меры и ей, как потерпевшей и заинтересованной, первой сообщат.

В общем, формальный ответ на все нераскрытые криминальные случаи. «Похоже, никто кражей товара у частного торговца не занимается, наверняка, есть дела поважнее. Но ей что делать? Три тысячи — большие деньги, где их возьмешь. У бывшего мужа просить бесполезно, да и не станет она перед ним унижаться. Занять у подруг, но, к несчастью, среди них нет богатых дам, живут скромно, от зарплаты до зарплаты. Надо поговорить с Сучковым, для него это не Бог весть какая потеря. Попрошу прощения и скажу, что готова работать год без зарплаты. Как-нибудь выкручусь, что-то продам, с голоду не помру». Больно кольнула мысль: «Она-то потерпит, а как же сын?»

Но когда она сказала об этом Толяну, тот, прищурив глаз, как-то особенно на нее посмотрел, потом вроде даже согласился:

— Конечно, отработаешь. Но на моих условиях.

— Каких же?

— Вика, я думал, что ты посообразительнее. Подумай, чем женщина может обезоружить мужчину?

«Вот, гад, предлагает с ним переспать… Не бывать этому!» — с негодованием мысленно отвергла непристойное, лишь слегка завуалированное предложение.

Вслух же, сама удивившись, сказала нейтральное:

— Я подумаю.

— Сутки у тебя на это. А потом я включаю счетчик.

То, что он бабник, она знала. Но тучный, заплывший жирком колобок Сучков, как мужчина ее никогда не интересовал. И вот теперь вдруг все так повернулось, что она вынуждена думать о возможном сексе с ним. От одной этой мысли ей становилось неприятно.