Одиночество шамана

– Коори желает тебе помочь, – сказал голос. – Она унесёт тебя в Верхний мир. Но у неё не хватает сил разбить небесный лёд.

Андрей понял, что Ниохта говорит о той птице, которая по-прежнему настойчиво долбила клювом твердь над его головой.

– Коори – шаманская птица, – продолжала аоми. – Она переносит посвященного в другие миры, и ни один келе её не догонит. А этот сэвен – твой помощник, – тут фигурка на поясе сама по себе дёрнулась, как живая. – Ты его корми, уважай. Не смотри, что он маленький: в нём большая сила, и чем чаще ты будешь путешествовать в других мирах, тем могучее он станет.

Лярва, которая, казалось, вот-вот должна была коснуться Андрея когтистыми лапами, резко притормозила и збила разъяренным хвостом. Её красные глазки наполнились злобой. Чудовище оскалило мокрую пасть, с которой стекала мутная зеленоватая пена, и показало мощные желтые клыки. Ужасный рык разнёсся над ласковым безмятежным пространством.

Андрей с удивлением заметил: сэвен ещё шире ощерил рот, из которого с шипением высунулся длинный тонкий язык; потемневшие глаза идола устрашающе засверкали – и ударила молния. А может, это и не молния была, а что-то вроде мгновенного тонкого лазерного луча. Он коснулся рогатого лба лярвы, и её кожа в этом месте вздулась и, обуглившись, лопнула: в иссиня-черной плоти образовалась воронка, которую через несколько секунд словно принялась вертеть неведомая сила. Из неё брызгали густые капли багровой крови и выскальзывали кусочки мяса.

Лярва дёрнулась, широко растопырила когтистые лапы и замотала обезображенной головой, испуская гневный рык.

В этот момент над головой Андрея будто стекло разбилось: раздался треск и зазвенели осколки, но ни один из них не упал на человека, его лица коснулась лишь лёгкая морозная пороша, да и та превратилась в капельки влаги. Она приятно освежила лоб и щеки.

Старательная Коори всё-таки продолбила отверстие в невидимой тверди, и в него хлынул поток теплого воздуха: он чудесно благоухал, искрился и напоминал о чём-то смутном, загадочном и несбывшемся – может, о том, о чём писал Александр Блок: «Случайно на ноже карманном найди пылинку дальних стран, и мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман…»

Сверкающих пылинок было много, а может, и не пылинок – наверное, это плясала в воздухе пыльца диковинных растений, растущих ГдеТоТамВпереди. А вот цветного тумана всё-таки не наблюдалось.

Коори, широко распластав крылья, спустилась к Андрею и поравнялась с ним. Его поразила голова птицы: железная, местами покрытая рыжими пятнами ржавчины, она постепенно обретала живую внешность, даже самые маленькие перышки вокруг жёлтого, с палевым отливом клюва стали на вид настоящими, и ясно заблестели чистые синие глаза. Плоскую спину Коори покрывали густые рыжие перья, которые ерошил невесть откуда взявшийся задира-ветерок.

Лярва, узрев Коори, нервно забила хвостом и взревела пуще прежнего. Однако её страшный вопль уже не производил давнишнего впечатления. Он походил на тот нарочитый жуткий крик, с каким обычно дети выскакивают из какого-нибудь укрытия, чтобы напугать сверстников: сначала и вправду трусишь, а, разобравшись, вволю смеёшься над своим страхом.

Лярва, словно осознав тщетность своих усилий напугать Андрея, неожиданно замолчала и, набычившись, приготовилась к прыжку. Но в этот момент внезапно разразился ливень, вернее – нечто, на него похожее. Бесчисленные белые нити заполонили всё вокруг. Они стремительно падали, перекручивались спиралями, скрещивались друг с другом, создавая очаровывающий ритм – он напоминал движения ткацкого станка: нити, существовавшие отдельно, непостижимо как сплетались в тонкое сияющее полотно.

Это был дождь и снег одновременно: сверху, оттуда, где сиял круг света, лились хрустальные струи, но по мере своего движения вниз они застывали – получались длинные тонкие нити, средь которых порхали белоснежные хлопья. Ветерок играл с ними – то усиливал, то сбавлял порывы, шаловливо раскидывал снег – получались странные фигурки и удивительные узоры, которые, однако, недолго парили в пространстве: мягкая варежка ветерка сминала их, и они обращались в сухую лёгкую порошу.

Пороша покрыла лярву с головы до кончика хвоста, и от этого чудище неожиданно приобрело карикатурный вид: оно напоминало несуразную корягу, торчавшую из сугроба, – лишь по-прежнему горели злобные глазки да торчали черные рога, походившие теперь на два сучка.

– Коори остудила пыл лярвы, – голос Аями выдал её довольство. – Но прежде Коори привела в чувство тебя: ощущаешь холодок в затылке?

– Да, – Андрей поёжился.

– Между тобой и лярвой – стойкая связь, – продолжала Аями. – Твои самые тёмные желания для неё – лучшая пища: чем больше в тебе вожделения, тем она упитаннее становится. Ты – это она, она – это ты!

– И никуда мне от неё не деться?

– Не корми её – и не будет у тебя лярвы.

Коори молчаливо парила рядом с Андреем. Дождь со снегом каким-то чудом не задевал её: хоть бы одна снежинка упала на птицу, словно она была внутри незримой сферы. Впрочем, и сам Андрей тоже был сухой.