Одиночество в сети. Возвращение к началу

Само звучание этого языка завораживало. Иногда они с Витольдом просили ее сказать что-нибудь по-французски. Все равно что, лишь бы по-французски. Но так чтобы текст был подлиннее. А потом парни гадали, о чем это было. Он помнит ее длинный монолог. Она жестикулировала, намеренно говорила очень эмоционально, экзальтированно. С самого начала знал, что она рассказывает драматическую историю. Понимал только отдельные слова. Оказалось, что она говорила о цунами 2006 года. Витольд в типичной для себя манере издевался: «А что ты нам тут, мадемуазель, об эротическом массаже на Патпонге в Бангкоке рассказываешь? Переведи это, женщина, на наш язык, причем немедленно, потому что я, похоже, что-то важное пропустил…»

Сколько раз он давал себе слово, что выучит французский. Сколько раз начинал и останавливался на втором или, самое большее, четвертом уроке в учебнике. В его жизни всегда всплывало что-то более важное, какой-нибудь экзамен, какой-то новый проект, потому что нужны были деньги, какое-то новое увлечение, как в последнее время квантовые компьютеры. И он уже очень давно понял, что изучение языка – это тяжелая, кропотливая и требующая особой дисциплины работа. Он не обладал такой самодисциплиной. Энтузиазма хватало на несколько дней, после которых он исчезал. В осадок жизни выпадали купленные учебники.

С тех пор, как он сошелся с Надей, ему хотелось выучить французский еще и по другой причине. Ему было стыдно, что он знает только английский. Его не удивляло, что она свободно говорила по-немецки – потому что родилась там, на английском – потому что это теперь стандарт, на русском – потому что бабушка Сесилия и эти ее русско-украинские корни. Но она также свободно говорит по-испански! А если бы он знал французский, то смог бы делать такое, чего она не может. Кроме того, с этими пятью языками они могли бы ездить по всему миру и разговаривать с местным населением. Он подумал, что, возможно, теперь, когда Нади нет, и у него стало больше времени, он может начать учиться.

– Как ты сказала, ZAZ? Я ее совсем не знаю, – повторил он.

– Сейчас такие времена, приятель, – вмешался Витольд. – В эпоху интернета каждый может иметь своего кумира, о котором сосед никогда раньше не слышал. Только безумного Славомира знают почти все, потому что никто так часто не лезет в уши из колонок в торговых галереях.

– А знаешь, мой дорогой Виткаций, что я познакомилась с ZAZ как раз через громкоговоритель в галерее? – сказала Марика, обращаясь к Витольду. – Год назад во время отпуска, когда мы поехали в Антверпен. Помнишь?

– Единственная галерея Антверпена, которую я помню, это «Think Jazzy Art Gallery & Bar». Особенно помню бар. В торговые галереи ты ходила без меня. А о чем она поет? О любви, как все? – спросил он.

– И о любви тоже. Но чаще об одиночестве…

И тогда Витольд наполнил свой бокал, и начал разговор об одиночестве.

Он заговорил в совершенно не свойственной для себя манере. Без цинизма, иронии, насмешек. Он рассказывал о детстве, когда, запертый дома, ждал маму, которая возвращалась пьяная вечером, об отце, которого перестал ждать, потому что знал, что так и не дождется. Единственным существом, которое имело сердце и ждало его, была Люси. Их собачка. Миниатюрный терьер. Вроде той, что пробралась сюда недавно. Иногда они сидели под дверью и прислушивались ко всему, что происходит в коридоре. Это благодаря Люси он не чувствовал себя так одиноко. Они сидели и ждали. Люси облизывала его руки, а потом засыпала в его объятиях. Он ласкал ее, чесал за ушками, и время ожидания шло быстрее. Он делил свое одиночество с Люси. Трудно сказать, точно ли пополам, но наверняка делил, хотя бы отчасти.

А потом мать вообще перестала приходить и не стало и Люси. Так закончилось одиночество, потому что «одиночество на самом деле заканчивается тогда, когда знаешь, что тот, кого ты ждешь, больше не придет». Так и сказал. Потому что, когда ты не ждешь, «время идет так быстро, что не успеваешь оглянуться и перестаешь скучать», – сказал он. А когда Витольд перестал ждать, ему понравилось его одиночество, и сегодня он даже не вспоминал об этом. Хотя еще долго он, машинально, наверное, когда сидел за столом, вытягивал руку, чтобы погладить Люси. И подносил руку к лицу. И чувствовал ее запах. Ее лапок и ушей. Сегодня, когда он гладил Дейзи, почувствовал его так сильно, что «ему вся его чертова биография вспомнилась, как какой-то флешбэк».

А потом он начал «философствовать» об одиночестве в свойственной ему манере. С эрудицией, но и с цинизмом и иронией. Якуб с Марикой сразу же встали по другую сторону баррикады. И это не потому, что с ним не согласились. Витольду были нужны оппоненты, жаркая дискуссия, провокационные аргументы. Только тогда он добывал из своей «обширной, точно серверная Google, памяти» лучшие репосты.