Одиночество в сети. Возвращение к началу

Уважаемый Господин Профессор,

добрый вечер.

Я – полька. Зовут меня Надя Погребны. Я живу и учусь в Познани.

Несколько дней назад я посетила Ваш Институт в Мюнхене и встретила там Вашу бывшую помощницу, госпожу Кристиану Е. Йохум.

Говорили, между прочим, о Вас.

Госпожа Йохум говорила о Вас, господин профессор, с большим уважением.

У меня много разных, в основном очень личных, причин желать встретиться с Вами.

Если у Вас есть время поговорить, назначьте дату. Прилечу в Кэрнс или в любое другое указанное Вами место в Австралии или где-то еще.

С искренним уважением и наилучшими пожеланиями

Надя С. Погребны, 14 сентября 2017 года, Мюнхен

PS Займу у Вас максимум час.

Она отправила это послание и поздно вечером села писать Якубу.

Жаловалась ему, что на этот раз он не спас ее ибупрофеном, который носит для нее в карманах, что она очень страдала вчера, и если бы он хотя бы как всегда поцеловал ее в животик, то не так бы болело. Но сегодня уже лучше. А потом писала, что «с кучей денег и двумя путеводителями в рюкзаке» летит в Париж. Такое вот своеобразное извинение Алекса за все те неудобства, которые она испытала, добираясь на грузовике в Мюнхен. Впрочем, к нему она могла бы, наплевав на все неудобства, вернуться и на грузовике, но вернется на самолете, потому что хочет, очень хочет. Хочет его как можно скорее!

А еще она написала, что все чаще ей кажется, что Алекс и Карина относятся к ней как к дочери. Особенно Алекс. Что их опека больше напоминает родительскую, чем дружескую. Она так давно их знает. Их связывает столько общих переживаний. В какой-то момент, – писала она, – дружба, возможно, чаще между женщинами, чем между мужчинами, начинает напоминать своего рода любовь. Или на самом деле является ею. Это нечто иное, чем физическое влечение двух незнакомцев друг к другу, но это тоже любовь. Для того, чтобы кого-то полюбить, вовсе не нужны ни так называемые узы крови, ни общие хромосомы. Она прекрасно это знает, потому что часто испытывала это на себе, любя маленьких детей в Кигали или детей постарше в Леоне. И они любили ее, прекрасно зная, что она не их мать. Но любили как мать. Сами ей это говорили.

Возможно, это из-за того, что у Алекса с Кариной не было детей. Плюс учитывая тот факт, что, когда они с ней познакомились, она уже была сиротой. К тому же лишенной братьев, сестер, бабушек, дедушек, теть и дядь. У нее не было семьи. Вообще никакой.

Ее умиляло это «родительство» Карины и Алекса, оно делало ее менее одинокой. «Когда я с ними, – писала она, – я вообще этого одиночества не ощущаю». Если бы рядом был он, то ей не была бы нужна никакая семья, он заменил бы ей всех. Здесь, в Мюнхене, знание, что где-то рядом есть Карина и Алекс, помогало ей пережить приступы одиночества.

О приезде «тети Ани» в Мюнхен она не обмолвилась ни словом. Те сомнения, которые накатили на нее после случайно услышанного разговора, были как реакция на содранную болячку. Думала, что это уже шрам, что рана затянулась, а оказалось – все еще болит. И даже очень. Если эти предположения оправдаются, и Якуб узнает обо всем… Что тогда будет?

Ей было проще. У нее не осталось воспоминаний о женщине, которая ее родила. Без памяти о человеке нельзя любить его. Когда она была маленькой, иногда спрашивала отца про мать. Он отвечал, что «мама уехала и пропала, но, конечно, любит ее». Так и не поняла, что значит «пропала», но поскольку это сказал отец, она верила ему.

Мама все не возвращалась и не возвращалась, и она привыкла к тому, что у нее есть только ее «папка», а про мать она спрашивала все реже и реже. Ее куклы или другие игрушки иногда тоже пропадали, а когда она о них уже совсем забывала, странным образом находились под кроватью, за шкафом или вовсе за холодильником. Так, может, когда-нибудь и мама тоже найдется?

А еще она отметила, что отец не любил говорить о «пропаже» мамы. Если она ненароком заводила этот разговор, он становился грустным, а она очень не любила, когда папка был грустный. А после того, как он однажды расплакался, она перестала его спрашивать про маму.

Однажды она вернулась из детского сада и рассказала ему, как девочки спрашивают, почему ее никогда не забирает мама. А потом она заметила, что папа плачет. А «водилась» она в детском саду только с Катариной, у которой мама тоже «пропала».