Когда они отъехали, и Алекс погнал в отель, он вручил им билеты, и вся эта гонка и его странная спешка стали понятными. Достал билеты на концерт скрипача Дэвида Гарретта в известном Театре Елисейских полей! Концерт начинается в семь вечера. В отеле они даже не пошли в свои номера, а чемоданы оставили на ресепшене. Алекс все продумал. Их отель был всего в одном квартале от концертного зала.
Она часто слушала Гаррета, хотя обычно в записях на Ютубе, а сегодня увидит его в первый раз живьем. А посмотреть стоило: даже если бы он не играл, один его внешний вид мог привести зрителей в восторг, по крайней мере, женщин и геев. Если бы Никколо Паганини был так же хорош собою, как Дэвид Гарретт – заметьте, немец – вот тогда бы он был настоящий дьявол, даже больший, чем его считали тогда. Уж женщины позаботились бы об этом.
После концерта Карина предложила прогуляться по Елисейским полям. Потому что театр, хоть и называется, на Елисейских полях, находится вообще в другом месте. Она пригрозила, что не пойдет с ними, если после прогулки они не позволят пригласить себя на ужин, за который она заплатит все до последнего цента, включая чаевые. Алекс, естественно, по-своему протестовал, назвав это «актом прямой коррупции со стороны сотрудника», и, пошутив, пригрозил «тщательной проверкой тарифной сетки в связи с такой дерзкой расточительностью трудоустроенного».
Они заказали луковый суп, который только во Франции действительно похож на луковый суп, а затем устрицы в соусе из красного уксуса и мелко нарезанного лука-шалота. Карина посоветовала устрицы в кальвадосе – Алекс утверждал, что настоящие французы едят их только с сыром рокфор или камамбер, и, наконец, – хотя это должна была быть закуска – первый раз в жизни ела улиток. Запеченные, подаются с чесночным маслом и мелко нарезанной зеленью петрушки. Так же, как едят улиток настоящие французы, – утверждала Карина, – то есть по-бургундски.
Говорили о Париже, Франции и о музыке. Пили вино. Карина припугнула Алекса, что, если он хотя бы одним словом упомянет Президиум, то может искать себе другой отель. А потом начала вспоминать времена, когда она училась в Эколь Политекник в Палезо, недалеко от Парижа. Рассказывала, как ей приходилось прирабатывать к жалкой стипендии уборкой квартиры богатых француженок, которые в большинстве своем были супругами русских олигархов, а также о том, что иногда по воскресеньям она приезжала из Палезо по линии № 13 на станцию Елисейские поля-Клемансо и выходила на эту знаменитую улицу, с бутербродами в сумке, чтобы глазеть на гуляющих там людей и витрины магазинов. Тогда даже не знала, что такое улитки, а людей, которые едят устриц и улиток в дорогих ресторанах, она видела только во французских фильмах, потому что нет французского фильма без сцены с едой. Потому что «во французских фильмах чаще показывают еду, чем любовь», – добавила она.
Пешком вернулись в отель. Ее хоромы – ибо то, куда ее поселили, трудно назвать номером – были больше, чем весь первый этаж ее дома номер восемь с прихожей и беседкой вместе взятыми! Огромная гостиная с трехметровым диваном и гигантским телевизором, дальшекомната с письменным столом, компьютером, принтером и проектором, а в конце спальня с примыкающей к ней гардеробной размером с ее чердак и отдельной ванной комнатой. Не меньшей, чем главная ванная комната, та, что рядом с гостиной. Если бы ей пришлось кому-то объяснять, что означает слово «декаданс», она бы описала эти апартаменты.
В «Гугле» проверила, как далеко от отеля «Плаза Атэне» находится отель «Релэ Боске». Оказалось, практически рядом: если пешком, то от семи до девяти минут в зависимости от маршрута.
На «Букинге» проверила, есть ли там свободные номера на ночь.
Были. Конечно, «последние четыре». Это такая стандартная ложь на портале бронирования. Если отель небольшой, то «последние два», если большой, «последние четыре». Она взяла с собой чемодан. Пустой! Выбрала самый длинный путь, через Рю Марбеф и Рю Клеман Маро. Видимо, в человеческий мозг встроен какой-то эволюционный механизм, – подумала она, подходя к зданию отеля.
Она стояла у входа под навесом из молочного стекла. Через раздвижную дверь была видна белая стойка регистрации. Приближалась полночь. Удачное время. Гости или спят, или сидят в баре. За стойкой ресепшена стоял портье в черном костюме, белой рубашке и с галстуком-бабочкой. Мужчина! Слава Богу! С мужчиной всегда легче иметь дело.
Попыхивая сигаретой, она поправила макияж и расстегнула две пуговицы блузки. Потом быстрым, уверенным шагом вошла внутрь.