Одиночество вдвоем

…Бабирханов встал, нашарил на столе сигареты и спички, закурил. Затем снова прилег, пристроив на груди пепельницу…

В двенадцатом часу ночи он уже стучался в дверь отцовой квартиры. Хриплый старческий голос ответил ему не скоро.

— Кто?

— Я, папа.

Отец открыл дверь и прошел в свою комнату.

— Я разбудил тебя?

— Мне же утром вставать.

Золотое правило отца — ложиться рано, вставать чуть свет. Однако Бабирханов успел уловить в его ответе плохо спрятанную радость. Отцу льстило — сын, не повидав его дня два, обязательно приезжал к нему даже ночью, если не успевал вечером.

— Ниса спит?

— Спит.

— А что вы ели?

Отец благодарно взглянул на него и недовольно проворчал:

— Колбаса у нас была, фрукты, чай. Хочешь?

— Я принес тут кое-что. Вот, Лала положила.

Он освободил свою авоську от съестного, сложил ее, спрятал в карман.

— А чего ты не приехал к нам?

— Неохота ехать в даль, затем возвращаться. Да, как там с обменом?

— Тянется.

— Да-а, в Баку не так-то все просто. На суде был?

— Был.

— Кто председатель?

— Понятное дело кто. Талант из Нахичевани.

— Недолго им осталось. Ну, ладно, езжай. Поздно уже.

Бабирханов встал.

— Завтра зайдешь?

— Не обещаю. Послезавтра — да. Ой!

— Что? — Бабирханов сразу подскочил.

— Пустяки. Иди.

До станции «Баксовет» он доехал последним поездом. Сразу за ним дежурный милиционер закрыл двери вестибюля метро.

Домой он приехал в четверть второго ночи. Лала не спала, отвлекала себя второстепенными делами.

— Ну? — Она тревожно уставилась на него.

Он улыбнулся: привык к ее тревожным таким вот глазам.

— Хочу жрать. Именно жрать, а не есть.

В свою очередь, привыкшая к мужу, частым сменам его настроения, Лала скорее догадалась, что всё в порядке, что все живы и здоровы.

Она быстренько собрала поесть.

Полтора месяца тянулись томительно долго. Перед Новым годом выпал небольшой снег, который, к удивлению бакинцев, продержался дольше обычного — недели две.

Договорившись с коллегой-терапевтом с соседнего участка о подмене, Бабирханов пятого января снова поехал в нарсуд. Председатель встретил его холодно, однако резолюцию наложил незамедлительно.

— Двадцать первого? — изумился Бабирханов. — Нельзя ли пораньше?

— Судьи перегружены.

Через час он уже был на другом конце города, в психоневрологическом диспансере. Ему сказали, что главврач обедает в своем кабинете. Пришлось подождать.

Минут через двадцать дверь кабинета поддалась нетерпеливому ожиданию. Бабирханов прошмыгнул первым.

— Двадцать первого? — небрежно спросил главврач, закуривая «Марлборо» и не отрываясь от бумаг.

Дождавшись и поймав взгляд хозяина кабинета, Бабирханов извлек из кармана такую же пачку сигарет и вынул одну.

— Двадцать первого. И, прошу вас, доктор, в пятнадцать ноль-ноль. Пусть не опаздывает.

— Обязательно, обязательно предупрежу. Не опоздает, — уважительно ответил главврач.

— До свидания.

— Всего доброго.

«Подлец. А если бы у меня не было этих сигарет? Не зауважал бы, это точно. Разница между нами только в том, что я курю такие сигареты когда так надо, а он — когда захочет. Оправдает убийцу, приписав его к душевнобольным, и, пожалуйста — десятки тысяч в кармане. Модно одет, выхолен, движения — как у аристократа. Долой клятву Гиппократа, пусть здравствуют безнадежно больные шизофренией. И чем больше, тем лучше».

Бабирханов кипел от негодования. Он прекрасно разбирался в людях. Скорее, понял чутьем, что этот главврач — один из тех хорошо обеспеченных людей, которые кое-как заканчивали школу в свое время, чьи родители за уши потом волокли свое чадо в самый престижный институт — медицинский. Так же, как и школу, кончали вуз, затем устраивались намного лучше тех, кто становился врачом по велению сердца — без протекции и знакомств.

Сам он кончал второй медицинский в Москве. Но поступил не сразу — не было медицинского стажа работы. Пришлось вернуться в Баку и устраиваться санитаром в больнице имени Семашко. Отработал два года и снова подал документы в тот же вуз. Увы! Тогда не прошел по конкурсу. Не удалась и третья попытка. Лишь на четвертый год после окончания школы фортуна улыбнулась ему — заветный студенческий билет второго медицинского приятно теснил кармашек сорочки с сентября семидесятого года.

Домой он приехал несколько раздраженный, надменность главврача диспансера вывела его из себя. Долго не мог успокоиться. Интересно, со злостью думал он, проэкзаменовать его и меня как на выпускных. Потянул бы он на «удовлетворительно»?

Двадцать первого января слушание дела началось ровно в пятнадцать ноль-ноль, как и было запланировано. Однако прокурор — молодой преуспевающий мужчина в лайковом плате, подкативший к нарсуду на новеньких «Жигулях», так и не раздевался. Судья стал задавать вопросы Нисе, которая после ответов испуганно устремляла взор на брата.

Прокурор, нетерпеливо посматривающий на часы, вдруг неожиданно обратился к Бабирханову.

— К чему вам установление недееспособности вашей сестры?

— А, может, она дееспособна? Как вы думаете, доктор? — Бабирханов в упор посмотрел на приглашенного психиатра.