Одиночество вдвоем

— Я, конечно, не в курсе личных дел доктора Бабирханова, но вот недавно он попросил меня принять женщину. Кстати, довольно симпатичной наружности. И, судя по тому, как он с ней вел себя, я бы лично не стала утверждать, что он ловелас. По-моему, Бабирханов честный и порядочный человек, который неожиданно попал в полосу неудач. Это мое мнение. — Она повернулась к главврачу.

— Пожалуйста, пожалуйста. Спасибо вам. Кто еще что-нибудь добавит? Ну, тогда скажу я. Буду краток. У нас в поликлинике произошло ЧП. Произошла драка, мотивы которой нам не были известны. Но теперь-то мы их знаем. Не поощряем, нет, но знаем. И узнали от самого Бабирханова. Он заявил о случившемся честно. И, смею заметить, не каждый бы отважился при всех рассказать о сердечных делах своих. Повторяю, не каждый. Большой вам плюс, доктор Бабирханов…

— За драку? — послышался голос.

— За смелость. Тут до меня порой доходят слухи — дескать, такой-то часто засиживается в кабинете у такой-то. Я все прекрасно понимаю, товарищи, понимаю и не одобряю такие вот посиделки. На работе надо работать. И мне известно, — повысил он голос, — некоторые наши сослуживцы завели себе служебные романы. Хочу заметить, если впредь обнаружу факт таких вот отношений, то прошу на меня не обижаться. Это, так сказать, отступление. Вернусь к Бабирханову. — Он осекся, уставившись в одну точку, затем медленно продолжил. — То ли в силу своего возраста, то ли просто по своей натуре, но он произвел на меня неплохое впечатление. Я могу присоединиться в этом смысле к выступлению доктора Асадовой. Из сказанного Бабирхановым я заключил — он, с таким характером и образом мышления, не может быть отрицательной личностью. Более того, убежден — Бабирханов — честный человек.

Переполненный кабинет одобрительно забурлил.

Бабирханов сконфузился, не знал, куда себя девать под пытливыми, но уже дружелюбно-примирительными взглядами товарищей. Стоя у окна, он машинально переминался с ноги на ногу, заметно нервничал, глядя куда-то поверх голов.

Тем временем главврач продолжал.

— А не лучше ли нам судить, товарищи, тех, кто не соблюдает супружескую верность? Того, кто злоупотребляет доверием супруга или супруги? Бабирханов, где в данный момент ваша жена?

— У тещи.

— А она знает о ваших взаимоотношениях с той женщиной?

— Знает. И именно поэтому она там. Можно позвонить и убедиться.

— Я верю. — Главврач встал из-за стола и уверенно продолжил:

— Ну, ваши личные дела, простите, как говорят англичане, это ваши похороны. Вам за откровенность спасибо. Но вот драки затевать не стоило. Что касается связей и покровителей, то тут, товарищи, могу сказать только одно. — Он пристально оглядел присутствующих. Десятки глаз выжидательно, с интересом смотрели на него. Эти глаза ждали решения. Ждали так, словно он сможет раз и навсегда покончить с этим гнусным, въевшимся в будни общества, явлением. — Протекция, — дрогнувшим голосом продолжил он, — это социальная чума, охватившая многие участки народного хозяйства. Она зажимает, душит талантливых, способных специалистов, не дает им возможности расширить поле своей деятельности. И в то же время открывает перед бездарными, слабыми специалистами бескрайние просторы. Но с этим злом уже развернута борьба. Я уверен, наступит день, и мы изживем это зло. И это время, товарищи, не за горами. — Главврач сердито прошел за стол и уселся на своем месте. Несколько секунд он сидел, опустив голову. Затем принялся тщательно затушевывать свои рисунки. — Что касается оценки поведения доктора Бабирханова, то тут я обязан заметить, что он, конечно же, заслуживает наказания за тот инцидент, который произошел в поликлинике. Одновременно должен подчеркнуть его искренность, которой так не хватает некоторым нашим товарищам. Тем товарищам, которые без зазрения совести дважды в месяц могут выписать остродефицитные препараты. Вы, доктор Зейналова, вероятно согласитесь со мной?

Заведующая вспыхнула.

— Я… как-то…

Главврач взглянул на часы. — Товарищи, вот мое мнение — за недостойное поведение в служебное время доктору Бабирханову объявить выговор. Кто «за», прошу поднять руки.

Летели дни, недели, похожие друг на друга как шуршащие под ногами осенние листья. Грустное и прекрасное время года нехотя вступало в свои права, как вступало год, два, тысячу лет назад. Вечны законы природы. И сама природа вечна. Стремительный бег во времени равен черепашьим шагам в вечности. Само время, как известно, всевластно. И не только над природой. Над человеком тоже.

Мысли Бабирханова были противоречивы, обрывисты, наскакивали друг на дружку, мешая сосредоточиться на одной, главной. Нет, он не думал об объявленном выговоре, — он его не пугал. Прошло уже несколько дней, и Бабирханов свыкся с несправедливым для него решением товарищеского суда. Тот неприятный последний разговор с Эсмирой тоже не был причиной подавленного настроения. Беспокоило его совсем другое. Мама!