Одиночка

— Ты хотела, чтобы я был как они. Как Сеня или еблан этот Андрюша. Не ты ими мне тыкала? Смотри, этот аптеку открыл, а этот квартиру купил и землей торгует.

От неожиданных обвинений я даже не сразу нахожусь, что ответить. То есть, это из-за меня он уехал? Причина все это время была во мне?

— Я просто хотела, чтобы ты мог ходить с нами… Тебе же самому было некомфортно оттого, что нет денег…

Адиль зло сплевывает.

— А я разве был похож на бизнесмена, когда мы стали встречаться? По мне было видно, что я мог бы недвигой или таблетками барыжить?

— Я хотела, чтобы ты хотя бы стремился! — взвизгиваю я.

— Мозг мне высверливая каждый день? Я, блядь, себя полным ничтожеством чувствовал. Думаешь, какому пацану в двадцать неохота на тачке разъезжать и свою девушку по ресторанам водить?

Вцепившись в себя руками, я в бессилии вглядываюсь в темноту. Кровь нагрелась и теперь яростно бурлит в венах. Меня. В своем отъезде он обвиняет меня.

— Неужели так сложно было со мной поговорить и объяснить?! Я тебя любила больше всего на свете! Мама меня чуть в больницу не положила, потому что думала я умом тронулась.

— А что я тебе должен был объяснить? — голос Адиля перестает звенеть негодованием, становясь спокойнее. — «Даша, я не такой как твои любимые друзья, поэтому в ближайшее время денег не будет?» Знаешь же, что я на такие разговоры не способен. Я, блядь, не зая, с которым ты за бокалом вина ведешь интеллигентный разбор полетов.

Глубоко затянувшись, он швыряет окурок себе под ноги и придавливает его кроссовком.

— Еще из каждого утюга орали, что я принцессе Даше не пара.

Я беззвучно усмехаюсь.

— Тебе всегда было плевать, что говорят другие.

— Оказалось не плевать, прикинь? Даже такого дебила как я ломает, когда каждый день пиздят его самооценку.

Повисает тишина. Я молчу, потому что изо всех сил пытаюсь осмыслить услышанное, а Адиль — скорее всего потому, что и так сказал непривычно много.

— А я сначала думала, что тебя в ментовку забрали… — признаюсь я, глядя перед собой. — Потом — что ты обиделся и скоро объявишься. Поверить не могла, что ты вот так мог меня кинуть. Все время причины какие-то искала… А вот она причина… Ты от меня устал.

— Ты мне в последнюю ссору помнишь, что сказала? — глухо произносит он.

Перед глазами встает вечер, после которого мы больше не виделись. Я, зареванная, тычу пальцем ему в грудь, выплескивая накопленную обиду, Адиль называет меня отбитой истеричкой и пытается уйти.

— Я много чего говорила, когда мы ссорились.

— Сказала, что я никогда ни хуя не добьюсь, потому что у меня нет стремлений. Я потом башку себе сломал, думая, чего хочу от жизни. Понял, что только денег, потому что на деньги можно купить тачку, которую тебе так хотелось, и ими можно платить в кальянных, по которым ты так любила гонять. Не было у меня тогда целей. Я хотел только тебя.

Внутри вопреки расшатанному состоянию горячо екает. Хотел только меня?

— Хотел настолько, что уехал?

— А чего мне было ловить здесь? Таким, как есть, я тебя не устраивал. Тебе же всего сразу хотелось… Ну и психанул, конечно. Думал, через полгода- год вернусь на коне… Типа, вот, смотри, как ты на счет меня ошибалась.

Он снова открывает пачку. В движениях нет привычной небрежности: есть торопливая жадность, будто затяжка сейчас — его первая необходимость.

— Но подняться оказалось не так и легко. Да я бы наверное так бы и остался сидеть в жопе, если бы случайно на покерный сайт не зашел. Там у меня по случайности поперло.

— Роберт сказал, ты криптовалютой занимаешься.

Адиль глубоко затягивается, выдувая дым вместе со словами.

— Ну на что-то же нужно было ее купить. С криптой тоже шара была. У меня деньги на виртуальном счету застряли, и я от безвыходности несколько битков купил. Они тогда копейки стоили.

— Зачем ты себя принижаешь? — тихо спрашиваю я. — Мог бы купить что угодно, но ты почему-то выбрал именно их.

Адиль криво улыбается.

— Может быть потому что я тупой и привык жить одним днем?

Прикусив щеку изнутри, я отворачиваюсь. Стало предельно ясно, что у каждого из нас своя правда. Просто… Я понятия не имела, что причина его отъезда могла заключаться в этом. В невозможности чувствовать себя неполноценным рядом со мной. Тогда казалось, что Адилю на все наплевать.

— Даш, — примительно звучит позади. — Я не ссориться и не обвинять тебя пришел. Просто ты спросила — и полилось. Хотя семь лет вроде прошло. Давно должно стать похер.

Способность нормально дышать не хочет ко мне возвращаться. Давно должно стать похер? До меня? И зачем он так со мной говорит? Будто с маленькой обиженной девочкой, к которой испытывает жалость. Это совсем не его тон. Мне не нужны подачки.