Одиночка

Она вытерла слезы. Она зря себя пугала. Знала же. После, выйдя из их семьи (она, папа и Саша) и войдя в семью другую (она, Саша и периодические романы с мужчинами, а потом с большой любовью – Григорием), мама была счастлива. Через боль, но да. Мама становилась собой.

А ей, Саше, нужно было становиться собой. Она уже не была своей мамой. Она стала мамой совсем в другом смысле. И ей – им с Даней – нужны были перемены.

Она разбирала завалы до позднего вечера. Оставила несколько коробок с самыми памятными вещами. Остальные приготовила на сортировку: плохое – в мусор, хорошее – отдать. Пора, пора было отпускать. На порыве перетаскала все ненужное в мусор, сделала несколько походов вверх и вниз, так, что на последнем подъеме слегка закружилась голова. Прислонилась к стене коридора. Почувствовала облегчение. Улыбнулась своему мальчику. Выдохнула:

– Я все, Даня.

Теперь Саша поняла маму. Она ведь только сейчас поняла ее. Приняла все решения и ошибки.

когда родила своего ребенка

Да, да. Возможно, в жизни все так и работало. И не было в этом никакого секрета.

Надо было родить, надо было самой стать матерью, чтобы наконец понять, чтобы наконец слиться, чтобы теперь, вот сейчас, во взрослом возрасте, по-настоящему полюбить понять, простить и освободить свою мать.

Мать.

Так рано, так больно ушедшую,

сильную и уже будто выдуманную,

такую пронзительно близкую

свою

любимую

маму

один и ноль

Если бы болезнь была человеком, то она бы смеялась.

и если бы смеялась, то беззвучно

чтобы не нашли, чтобы не убили

То единственное, чьей смерти, чьего вечного отсутствия ждала Саша, не исчезало.

Болезнь внутри растущего и все более жизнерадостного Дани не умирала. Она расширялась и обновлялась, запускала саму себя по крови, по слизистым, до мозга, вперед и назад, замирала от лекарства, а потом снова шла вперед, с небольшими остановками. На деле если уж так важна была точность это ей лишь представлялось. Очаги в мозге оставались на месте, давали импульс и выводили из хрупкого строя всю идеальную детскую систему.

это была болезнь до приступа остекленевших, помутневших глаз и отошедшего сознания

это была болезнь во время приступа замираний, конвульсий, ступора, одеревенения

это была болезнь после приступа отупения, сонливости, мутной пленки на глазах и никак ее не сорвать, никак

Эпилепсия у всех была разной.

У каждого трагично своей. У каждого своей вот этой болезнью семьей протекающей несчастливой по-своему. Что взять со здоровых счастливых людей? Здоровые люди понятны и просты, гладки, как камни, перелюбленные морем и выброшенные им от переизбытка эмоций обратно на берег. Счастливых людей никто не хочет, все лишь говорят и говорят о них, а на деле пшик и счастливыми никто быть не хочет, это скучно, так скучно, это утопия, это так здорово, что куда же деться, куда

А нездоровые – как бездна особых возможностей. Поле страданий, где все и понимают, что и страшнее смерти есть мучения, и понимать не хотят. Но как с этого поля сойти в реальную жизнь, как?

и пришла бездна, и поглотила их сознание

но были рады они

потому что уже умерли

* * *

Говорили, в общем, мало.

Секса без слов Саша, конечно, не ожидала. Свидание с одними глаголами и отглагольными формами тем более. Но это был Дима, а значит, нужно было готовиться к чему-то новому. Тем более они так долго ждали и этой встречи, и этого проникновения уже наговорились до этого же, зачем

Сначала долго целовались в машине у ее дома и у его дома, стараясь оттянуть деловитое, пусть и почти прокисшее желание, поднялись наверх, Дима предложил вина, а Саша не отказалась главное, чтобы и оно не было прокисшим не отказался и он, принес слишком большие бокалы и доверху их наполнил.

ну и пусть мало спонтанности, ну и пусть

А потом все случилось. На диване. Немного спешно, как и положено в первый раз, чересчур интенсивно, кое-где неловко словом, да, все как в первый раз, это же первый раз, только вначале такой, да?

Первый

и в ванну, ванну, но что же смывать, если вспотеть как надо – как она думает надо – еще не успели?

Внезапно, одной рукой он взял бритву, другой – Сашин лобок. Намылил ну, она же оставила там совсем немного волос

– Раздвинь, – сказал он.