Одинокая лисица для мажора

— Пчел много стало.

— И что это значит?

— Хрен знает, я не энтомолог. Но хотелось бы верить, что это признак, что люди где-то близко.

— А может, они дикие?

— Нам надо, чтобы были домашние.

— Угу, надо, — присмотревшись, я поняла, что пчел действительно летает вокруг прям до хрена и справа шел странный звук. — Гудит. Вон там.

— Ага, — подтвердил мажор и повернул туда.

Гудение становилось все громче, полосатых мух все больше. Парочка врезалась мне прямо в лоб, и я тихонько взвизгнула.

— Ты уверен, что нам туда надо? — спросила, мотая башкой.

— Ага, только чуть позже, — он кивнул вперед, где посреди большой поляны стояло нечто странное. — Как пчелы уснут, а то еще дадут нам жизни.

— Это что такое? — спросила, рассматривая здоровенную такую штуку на высоких колесах. Походу, это был длинный такой прицеп, на котором в три яруса стояли плотными рядами ульи. И возле него этих жужжалок летала тьма.

— Я так понимаю, пасека переездная.

— И мы пожрем меда, — мечтательно закатила я глаза.

— Может, и не только меда. Там же внутри жилой вагончик, вон дверь с торца. Отдохнем хоть немного и поспим. И если повезет совсем, то и хозяин этого добра подтянется и вывезет нас из этих куширей куда. Садись пока, — он указал на елку и густыми раскидистыми нижними ветками. — Подождем.

Я опустилась на слой сухой хвои, не скрывая облегченного блаженного стона. Каверин сел рядом и обнял, укладывая мою голову себе на плечо.

— Я так мигом вырублюсь, — попыталась поднять ее, но он не дал. — Серьезно.

— Ну и вырубайся.

— Мажор, ты офигенный, знаешь… — пробормотала сквозь мгновенно навалившуюся сонливость.

— А то! — фыркнул он.

Глава 15. 1

Отключилась Лисица моя, как и обещала, — в один момент. Вот только еще ерзала у меня под боком, устраиваясь поудобнее, и уже сопит в две дырки равномерно. Я и сам бы задрыхнуть не отказался, но совсем уж расслабляться нам нельзя. Ясное дело, что, исходя из логики, оставшийся в одиночестве бандюган может хоть сто лет по лесу шариться в поисках нас, учитывая, что понятия не имел, какое направление мы выбрали и могли затихариться за каждым кустом от него. И даже если он вызовет подмогу, то будет она же не в количестве целого полка, что прочешет все густым гребнем, да и время на все нужно. А мы, конечно, с мелкой не рысаки, привычные к беготне по пересеченной местности, вот ни разу, но протопали все равно прилично и не плутали. Я не просто так постоянно реки держался как ориентира. Я же тоже не какой-нибудь Чингачгук, для которого лес — открытая и понятная книга, и он его знает лучше, чем содержимое своих карманов. Но при всех факторах, работающих на нас, был один охеренно весомый против. И он звался закон подлости. Так что спать я себе запретил пока, поэтому занялся тем единственным, что способно было отвлечь меня от желания уснуть на фоне умиротворяющей гребаной лесной благодати. То есть принялся пялиться на свою спутницу. Внимательно разглядывал ее, начиная с носков тяжелых ботинок-говнодавов, которые она с такой свирепой яростью впечатывала еще совсем недавно в бошку одного из наших похитителей, и до спутанных, с кучей листьев и веточек прядей медно-красного цвета. Оглаживал взглядом ее исцарапанную повсюду кожу, места уже наливающихся синяков, изгибы тела под такой же изгвазданной, как и у самого, одеждой и с каким-то обреченным изумлением констатировал, что хочу ее. Опять. Вот даже такую замордованную и замызганную, как сейчас. Даже невзирая на опасность, нависшую над нашими головами дамокловым мечом, даже с болью во всем теле и черепушке, даже с бесящимся от голода брюхом. Смотрю на нее и хочу. Да так, что приходится пальцами загребать ковер из хвои, на которой сидим, чтобы остановить свои грабарки от импульса вместо этого загрести ее буйные пряди и откинуть ей голову, добираясь до треснувших от побоев и сухости бледных губ. Сидел, пялился на веснушки, что невесть откуда расплодились нахальной россыпью на ее носу и щеках после нашего путешествия, поправлял стояк в штанах и мысленно пристраивал ее на члене и так и эдак. Не, поначалу-то отвешивал себе мысленные подзатыльники, взывая к совести и адекватности, но потом забил. Потому как ее слова о том, что я у нее стану первым, так и засели в мозгу гвоздем, что все рос в размерах, превращаясь, походу, потихоньку в одинокую последнюю извилину. Прямую, которая, сука, кратчайший путь к желаемому, как известно. Хотя вру. Рядышком с первым гвоздем еще и второй такой же начал образовываться. Типа поправочка, что звучала — “первым и единственным”.

— Вот так оно, да, Лисица? — пробормотал себе под нос, облапав зенками ее грудь и снова неизбежно вернувшись в своих визуальных облизываниях к развилке ее бедер.