Одинокая орешина

— Значит, так. Сыновья Седрака. Каро в Ереване, Саргис в райцентре, Мнацакан в Октемберяне.

— Все трое приедут, — сказал Врам.

— Приедут. Двоюродная сестра твоя, Наринэ. Как же ей дать зпать-то? Телеграмма когда еще в Астрахань придет!

— Завтра придет телеграмма. А из Астрахани до Еревана два часа лету. Как на машине от райцентра до нас. Захочет — прилетит.

— Наш долг сообщить.

— Написала, — сказала Лусик. — Дальше?

— Сероб, Ваге. Оба в Ленинакане.

— А кто они такие? — Лусик вопросительно взглянула на огца.

— Сыновья моего шафера. Враму были лучше братьев. Ты не суйся — ты их не видела.

— Значит, я братьев брата не знаю? Уравнение с двумя неизвестными.

— Да замолчишь ты? С какими неизвестными? Значит, Санасар и…

— Багдасар[70], — захохотала Лусик.

Отец улыбнулся из-под усов, и брат тоже улыбнулся, потому что сыновей Нерсеса, друга Оганова детства, и впрямь звали Санасар и Багдасар. Были они двойняшками.

— Эти примчатся тут же. Я им заместо отца… Да, мой двоюродный брат, Сенекерим… — Помолчал. — Вот и разыщи его в Ташкенте, если можешь…

Лусик ехидно заулыбалась:

— А мы в телеграмме напишем: Ташкент, Сенеке-риму…

— Чертов язычок! — взглянул на нее брат умильно. — Бедный твой будущий муж…

— Кто б меня ни взял, за любого пойду, — сказала вдруг Лусик серьезно, по-взрослому. — Лишь бы из этой дыры выбраться.

Отец с сыном хмуро переглянулись. Это была их боль, их забота. Родители Мариам настаивают, чтобы молодые сразу после свадьбы переехали в райцентр. Оган об этом и слышать не хочет. Врам-то согласен, но… Лусик уже в девятом классе, брат ее каждый день на «виллисе» в райцентр возит. А не сегодня завтра и «виллиса» этого не станет. Колхоз фактически ликвидирован. В окрестных селах тоже осталось по нескольку семей. Мигран Восканян — председатель несуществующего хозяйства, король развалин. Он сам себя так называет. А Врам, стало быть, шофер короля развалин. Только на что развалинам король?..

Оган жалко эдак посмотрел на дочь и быстро вышел во двор.

— Сама с ноготок, — укорил сестру Врам, — а слова твои пудом меда не заешь. И в других местах плов даром не раздают. Нет места лучше, чем наше село. Поняла?..

— Будто сам смыться не хочешь из этого распрекрасного места, — взглянула на него сестра с холодной, не детской укоризной.

Врам не нашелся, что ответить, махнул рукой и тоже вышел во двор. Все небо было в крупных звездах, луна плыла, как белый парусник. Оган сидел у стены, сложенной им самим, и курил сигарету за сигаретой. Взор его застыл на вершине противоположной горы — Оган не знал, что Сона Камсарян называет ее Печальной горой. Уже тридцать лет глядел Оган на эту гору.

— Решил, кто тамадой будет, отец?

— А кому и быть, если не…

— Господин Камсарян вчера чего-то пробрюзжал. Может, и не придет…

— Нет, только господин Камсарян, и никто больше! Господин, как ты его называешь, обязательно придет и будет тамадой!

— Он мне четко сказал, что не придет.

— Тебе сказал! — отец при лунном свете посмотрел на сына прямым и долгим взглядом. — Послушай меня, сынок. Мне уходить, тебе оставаться. Саак Камсарян — самый великий человек из всех, кого я знал. Понял, самый великий!..

Врам выдержал взгляд отца. Он не меньше его любил учителя, который был отцу самым близким в селе человеком. Свадьбы без Камсаряна Врам не представлял. Но Камсарян каким-то чудом узнал о требовании родителей Мариам переехать после свадьбы в райцентр. Он, казалось, прочитал в глазах Врама тайное согласие. Сона вчера говорит: «И вы уезжаете? Отец очень огорчился. Наверно, и на свадьбу твою не придет». Да ему-то какое дело? Врам разозлился. Какое ему дело до того, уедет Врам или останется? Дочку свою запер в селе, так ему мало этого, других еще надо по рукам и ногам связать.

— Пока я не помру, из села уезжать не смей, — мирно сказал ему отец. — Я тебя долго не задержу. Свадьбу твою сыграю, дочитаю вот эту книжку, ну и еще пару дел доделаю.

— Да что ты такое говоришь, отец!..

— Мне спать? — подала с порога голос Лусик.

— Спи, — мягко ответил отец, — чтоб во сне в Париж слетала. Далеко он, у черта на куличках, а, говорят, большой город. В восемь раз больше Еревана.

Печальная гора поблескивала в звездных лучах, луна уцепилась за ее вершину, и Огану почудилось, что он видит Ноев ковчег, в котором уместились последние жители земли.

— Пойду почитаю, — сказал Оган. — Ты утром пораньше поезжай в райцентр, телеграммы пошли.

— Глаза свои пожалей, отец… Да и потом ты эту книжку уже трижды читал.

— Читал… Ложись спи — утром дел много. А ты, ежели я дочитать не успею, на могиле моей напиши…

Отец не сказал, что же сын должен выбить на надгробье. И Врам не спросил, только горько усмехнулся:

— Невеселая же у меня будет свадьба…

11

К стене балкона был прикреплен старый абажур. Вместо того чтоб к потолку подвесить, к стене приладили. И сделался абажур мотыльковым кладбищем. Мотыльки летели на свет, несколько мгновений колотились о раскаленное стекло, сгорали и превращались в пестрый прах. Но на смену им прилетали новые.

— Глупышки, — задумчиво улыбнулась Сона.