Одинокая орешина

Ну ладно, ладно, давай-ка спокойненько поразмыслим, что произошло… Война мужчин увела из села, больше половины их погибло, а кто живой остался, вернулся в село. Да надолго ли? В первый же год растекаться начали. Мир повидали, пол-Европы пешком прошли и обнаружили, что Лернасар — отрезанный от мира клочочек земли. Не только от мира — от райцентра! Тридцать лет воду в ступе толкли, бумагу изводили, а даже тридцати метров асфальта не добились! Сносной дороги не было, ничегошеньки тут не строилось, а дети подрастали, дела требовали, работы! И начала из села разлетаться молодежь — стайка за стайкой. Кто в райцентр, кто в Ереван, а кто и того дальше. Новых домов теперь туг не строили, деревьев не сажали, детей не рожали. «А вы, вы что при этом делали? Чтоб вернуть разлетевшуюся молодежь, удержать остальных?» — Сое Сафарян держал ответ перед собственной совестью. «Есть решение, — услыхал он свой недавний голос. — Мы с тобой решения не принимаем. Мы только исполнители. Особенно ты, сержант Аматуни».

Прошлой весной многие спустились в долину, обосновались в Цахкашене, и село по названию Лернасар, можно сказать, прекратило свое существование. Оставалось этот факт зафиксировать на бумаге, стереть село с карт, вычеркнуть из планов…

Улей гудел, мысли жалили виски, и сигареты не успокаивали Соса Сафаряна. Горы-сиротки, глядевшие в окно, только усугубляли его боль. Надо бы выпить. Только вот с кем? Новичков тут нет, со старожилами надоело.

Зазвонил телефон. В трубке прозвучал голос председателя:

— Вызывал Антоняна?

— Вызывал. Съездили и ни с чем вернулись. Я и сам, признаться, в растерянности: человек — пенсионер, живет в своем доме, в своем селе; да еще ребятишкам уроки дает. И притом бесплатно. Прямо не знаю, как быть…

— В нашем районе нет такого села — Лернасар. Где же живет учитель, если такого села нет? Я тебя спрашиваю!..

Сафарян хотел было ответить, что села нет на сегодняшней карте, но человек-то не на карте, а на земле живет! Есть дома, есть могилы, воздух наполнен голосами тысячелетий. Как все это уместить в решениях? А?.. Эти слова уже вертелись у него на языке, но он вдруг с горечью подумал о том, что если с такой легкостью ликвидируют тысячелетнее село, то разве трудно упразднить штат зампреда? Да, да, штатную единицу. Тем более что район становится все меньше и меньше, и есть ли такая уж необходимость в этой единице?.. Нет? Как то есть нет? Кто сказал, что нет?

— Что? — в голосе председателя слышалось раздражение.

— Ничего, — промямлил Сафарян. — Подумаю…

— Ты полагаешь, нам за думы деньги платят?..

Сафарян положил трубку. Потом снова поднял ее, набрал номер Антоняна.

— Антонян, ты замначальника, а я зампредседателя. С нас ведь спрос будет. Что делать?

— Я бы предложил, да вы не послушаете.

— Говори.

— Надо свет отключить. Продукты, одежду, обувь они в райцентре покупают. А свет не купишь. Вот и вынуждены будут уйти.

— Как ты можешь такое говорить? Камсарян жаловаться начнет. Школа все-таки…

— Школа? — Антонян рассмеялся громко, непринужденно. — Соберут нескольких ребятишек и рассказывают им сказки. Так ведь сказки и в темноте рассказывать можно… И потом, школа же днем — солнце-то мы не отключаем.

— Нет, Камсарян писать начнет и прав окажется.

— Да, он и в потемках писать станет. При свече. Только кто его писанину читать будет?

— Говоришь, он памятник чистил?

— Да.

Сафарян повесил трубку и ясно представил себе Саака Камсаряна, оттирающего грязь с каменных букв. Попытался отогнать это видение, отмахнуться от него, как от сигаретного дыма. Быстро встал, вышел из комнаты, словно вдруг вспомнил, что на самолет опаздывает. Что он, в конце концов, может сделать? Он — сошка мелкая, всего-то-навсего заместитель.

На дворе стояла весна, и даже горы-сиротки выглядели чуть-чуть поживее. «Не подняться ли на гору?» — подумал Сафарян.

Но так и не поднялся.

16

Возле карточки матери приладила Гаянэ малюсенькую фотографию Саака Камсаряна. Внучка Маран Аревик принесла показать групповой снимок — фотографировались в прошлом году, в день последнего звонка. «Как ты хорошо вышла, Аревик. Дашь мне?» — «Вообще-то у меня три карточки таких. Только на что тебе?» — «Я люблю тебя, Аревик. Ты мне мою дочурку напоминаешь». — «Бери, тетя Гаянэ. Товарищ Камсарян что-то смешное рассказывал. Видишь, у нас у всех рты до ушей». — «Вижу. Ты товарища Камсаряна очень любишь?» — «Ага. И его, и товарищ Сону».

Зачем она вырезала его лицо из общей группы? Правда, с осторожностью, чтобы не повредить ребячьих лиц; хотела непременно, чтоб он был один, но карточка сразу опустела, даже показалось, что и ребятишки уже больше не смеются. Положила покалеченную карточку в альбом.