Одинокая орешина

Нет, деньги, которые заняла у Камсаряна, она не отдала Размику. Подумала: денег этих касались руки учителя. Дала телеграмму в Ереван, дяде — своему единственному родственнику. Не сегодня завтра придет от него двести рублей, она и вернет долг Размику. Хорошо, что того вот уже несколько дней не видать. А деньги Камсаряна спрятала в шкатулку. Скоро пора идти на свадьбу к Враму и Мариам — пригласили. Что же понести им в подарок? Увидала в шкатулке обручальное кольцо, купленное для нее матерью. Заплакала. Попыталась было надеть кольцо на палец, но не вышло — огрубели руки. «Отдам его Мариам, — решила она, — мама на меня не обидится. А то каждый раз плакать буду, как только увижу. Не обижайся, мамочка…»

17

Поезд двигался неторопливо — с терпением слепца.

Саргис Мнеян очень спешил, но поезд-то этого не знал. А если бы даже и знал, все равно не ускорил бы бега.

В купе было трое молодых людей из Воронежа — две девушки и паренек. Ехали домой на каникулы. Родина с большой буквы велика и необъятна, родина с маленькой буквы — улица, тротуар, дерево, в тени которого назначались свидания, к сожалению (а может, к счастью), не приведшие к свадьбе.

Молодежь впервые почувствовала безмерность Родины. Они говорили много, перебивая друг друга и подыскивая слова, но все слова почему-то оказывались избитыми. «Вы откуда, папаша?» — поинтересовалась одна из девушек. «Из Армении», — он на воображаемой карте показал армянские горы, города, озеро. Ему не хватало слов. Да и что он сам-то знал? «Я ее забыл, — сказал он. — Уже тридцать лет, как забыл».

Потом к ним заявилась молодежь из другого купе, и про Саргиса Мнеяна забыли. Он сидел не причастный ко всему, почти неодушевленный, как поставленный в угол чемодан, у которого ни ушей, ни глаз. Молодые люди пели, смеялись, время от времени целовались, на каждой станции покупали пиво, пили. А Саргис Мнеян предался своим думам, и были думы эти невеселыми.

Его разозлило единственное письмо из Армении, которое он получил в ответ на свои восемь. Писали, что в его родном селе — он не был там тридцать два года — теперь осталось всего несколько семейств и на карте населенного пункта Лернасар нет. «Да чтоб вам пусто было! — мысленно вскипал Саргис Мнеян. — Как так села нет, когда я там родился и вырос! Бездельники, вредители, дармоеды!»

Саргис хорошо помнил свой дом, стоявший чуть пониже кузницы, возле голубого родника.

— Выпьешь пива, папаша? — кто-то из парней вспомнил все-таки про старика.

Саргис Мнеян махнул рукой — нет, мол, не буду. Гляньте-ка на них: в селе народу не осталось! Да он сейчас такое письмо накатает районному начальству — вот только пусть эти баламуты уйдут, — что если на камень его положат, оно камень прожжет!

После войны Саргис Мнеян жил в Лернасаре около года, родители даже успели обручить его. У невесты были длинные косы. А больше память ничего не сберегла — ни лица, ни имени. Как ее звали — Нвард, Вардануш? Забыл. Тридцать два года прошло, не шутка. А вдруг она его по сей день ждет? А?.. Саргис Мнеян причмокнул пересохшими губами. А что? Теперь этой Нвард или Вардануш лет пятьдесят пять — пятьдесят шесть. А ему шестьдесят восемь… Можно сказать, мужчина в самой силе…

Поезд шел по тайге, и ничего, кроме тайги, не было видно — даже небо не проглядывалось за высотой деревьев.

— Мы тебе не очень помешали, папаша?

Саргис Мнеян махнул рукой — делайте, что хотите. И только тут заметил, что компания ушла.

— Стосковались по своим местам?

— Стосковался, — ответил он. — Но мне написали, что села нашего, можно сказать, нет — несколько человек в нем осталось. Так что не знаю, зачем и еду.

— Обычное дело, — сказала девушка. — Теперь многие села исчезают. И не о чем печалиться. Станете жить в городе или в другом селе. Не все же исчезли…

— Я в мое село хочу! В мое!

— А что — красивое было?

— Очень. Горы, родники, храмы…

— Ну, горы-то остались.

И ребята засмеялись. Смех этот обидел Саргиса Мнеяна. Он с откровенной укоризной взглянул на девушек. Обе были хороши собой. А парень уже склонился над книгой. «У меня могли быть такие дочки, такой сын, — подумал он. — Три жены было, и ни одного ребенка бог не дал».

— Вы вроде бы образованные, люди, — сказал он, — а вот жалости в вас нет.

Смех тут же прекратился, парень оторвался от книги.

— Извините, — смутился он, — мы не хотели вас обидеть. Но жизнь есть жизнь. Теперь век городов. Семь человек из десяти в городах живут.

— Взять хотя бы нашу область, — встряла девушка. — Я из Вологды. В нашем районе есть село, в котором вот уже пять лет живет одна женщина — тетя Авдотья. Другие разъехались.

— Как? Совсем одна? — удивился Саргис Мнеян. — Прямо не верится.

— Поезжайте к ней в гости. Тетя Авдотья обрадуется, вместе заживете.

Засмеялись. На сей раз и Саргис Мнеян засмеялся, с завистью глядя на здоровые молодые лица.

— Избалована ты, наверно, — сказал он одной из девушек. — Бедный твой жених.

— А он напротив вас сидит, — улыбнулась девушка. — И того же мнения.

— Водки выпьете, ребята? Я в Иркутске хорошей водки купил.

Парень закрыл книгу, отложил в сторону:

— Вот это другой разговор.