Одинокие думы

Поэтому живущий в уединении непрестанно молится и внимает Богу, следит за чистотой молитвы, за тем, чтобы не ответить самому себе, прослушав ответ Божий. Он боится превратить молитву в самоцель и старается творить ее втайне, просто, ясно. О том, что молитва делает его «совершенным», он, к счастью, уже не помнит. Не помнит он и о самом себе, потому что живет только ожиданием Божьего ответа.

По-моему, сейчас это плохо понимают. Не забудем же, что молитвенная жизнь, как бы она потом ни сложилась, покоится на прошении.

Прошение вовсе не нарушает чистоты уединенной молитвы; оно оберегает и хранит эту чистоту. Живущий в уединении как никто другой сознает свою нищету перед Богом, нужду в Нем. А поскольку он прямо зависит от Бога во всем - и в материальном, и в духовном, - то вынужден всего просить. Его молитва - вопль нищего. Она никогда не станет ни уступкой заведенному порядку, ни небрежным жестом человека, которому от Бога, в сущности, ничего и не нужно.

Отшельник - человек молитвы. Сначала он познает Бога, видя, что его прошение никогда не остается без ответа. Позже - если Бог благоволит - он восходит к созерцанию.

Поэтому средоточие уединенной жизни - как, впрочем, и жизни всякого христианина - это благодарение.

С первого дня в уединении отшельник должен так расположить свое сердце, чтобы оно напиталось печалью и тоской по Богу. Тогда он станет, как Даниил, получивший весть от ангела: «Не бойся, Даниил; с первого дня, как ты расположил сердце твое, чтобы достигнуть разумения и смирить тебя пред Богом твоим, слова твои услышаны» (Дан 10, 12).

Что нужно для настоящей молитвы?

1. Твердая вера (Мф 21, 21; Иак 1, 6), которая покоится на решимости и «нераздвоенности» души.

2. Настойчивость и упование (Лк 11, 5-13).

XIII

Уединенная и молитвенная жизнь - это, я бы сказал, исполнение слов Христа: «Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит также. Ибо Отец любит Сына и показывает Ему все, что творит Сам» (Ин 5, 19-20а).

Живущий в уединении живет и действует по отношению ко Христу так же, как Христос жил и действовал по отношению к Отцу. «Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную...» (Ин 5, 24). Отец привлекает нас ко Христу. «Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне» (Ин 6, 45). Внимать же Отцу лучше всего в уединении. Тогда и Иисус для нас - Хлеб Жизни. «Как послал Меня живой Отец, и Я живу Отцом, так и ядущий Меня жить будет Мною» (Ин 6, 57).

Отец для того и приводит людей в пустыню, чтобы они вкушали одну только духовную пищу - Христа. Ведь во Христе Отец отдает нам Себя, питает нас Своей неиссякаемой жизнью. Поэтому уединенная жизнь должна быть непрестанным приобщением к Богу и благодарением. Тогда мы верой проникаем в то, что совершается в глубинах Божиих, и теряем вкус ко всякой иной жизни, всякой иной духовной пище.

И еще я бы сказал, что приведенные мной строки из Писания исполняются в отверженности, о которой говорит псалмопевец: «Я же беден и нищ, но Господь печется о мне» (Пс 39, 18). В уединенной жизни всё зависит от милосердной любви Отца, поэтому сама эта жизнь - благодарение, непрестанный отклик на Его помощь, которая приходит на всякое время. Наверное, всякий, кто нашел истинное призвание, знает это из собственного опыта.

В уединении мы возлагаем свои заботы на Господа и утешаемся только приходящей от Него помощью. Что бы Господь ни сделал, мы радуемся; что бы ни дал - благодарим. Наша благодарность делает нас подобными Богу, потому что в ней - отражение Его милости.

Время от времени, отложив дела, мы остаемся одни. Некоторые уединяются навсегда. Временное уединение обычно ценят, сравнивая его еще с чем-то. Постоянное не сравнивают ни с чем.

Не надо уединяться для того, чтобы придать своей жизни застывшую форму, свести всё к какой-то холодной сосредоточенности на внутреннем опыте. Когда уединение чередуют с общением, оно становится отдушиной, временем покоя и собранности. Когда же уединение не временно, а постоянно, тогда совсем забывают и о собранности, и об умиротворении духа. Тогда просто выходят навстречу Бытию, безмолвию чередующихся дней, тихо и неустанно совершают свое спасение.

Бывает, что в уединении возвращаешься к тому, с чего некогда начинал. Тогда заново открываешь, как ценна и благотворна устная молитва, и видишь, что она радует больше, чем созерцание.

Высокое созерцание выпадает порой на долю киновита*, отшельник же довольствуется только молитвами «Отче наш» да «Радуйся, Мария» («Богородице, Дево»). Раз так, я выбираю одиночество, в котором могу, в простоте беседуя с Богом, быть с Ним всегда. Докучливая суета, изредка озаряемая пламенным вдохновением, не для меня.