Одинокий друг одиноких

Тоску свою травить любовным ядом
уже привычным сделалось обрядом.
Копьем взрывая темноту густую,
в твоих объятьях по тебе тоскую,
просторная постель душе тесна.

Сквозь пелену предутреннего сна

в какой-то миг, внезапно отшатнувшись
и замерев (а может быть, проснувшись),
забытые читаю письмена
округ ресниц твоих, в туманных тенях
под веками… Не вслух, не на коленях —
молюсь и дух потерянный зову
как мотылька на храмовых ступенях —
ожить и поклониться естеству.

Главные в этом сонете строки; «в твоих объятьях по тебе тоскую».

Нигде так не одинок человек, как в объятии с непересекающейся любовью.

Это главный мотив всей лирики мира.

А попытки нарисовать, озвучить, явить словом противоположное состояние — любовное единство, слиянность, победу над одиночеством, пусть лишь мгновенную, ускользающую…

Такие попытки тоже проходят сквозь все времена и пространства, но удачных, достойных — очень мало. Догадываюсь почему…

что-то вспомнили

единый взгляд одно касанье рук
и оба что-то вспомнили
и вдруг
все бросили и бросились
другвдруга
и долго бились головой об лед
и после
ипослепослепослепослепосле
как рыбы надышаться не могли
безумство нежности
оно ведет
и сталкивает
судеб корабли
безумство нежности
возьми мое дыхание
возьмименявозьмименявозьми
мы все равно останемся детьми
безумство нежности еще волна еще
и локон твой у глаз и колыхание
вселенской мглы
уткнувшейся в плечо

…Вот почему: слова в слиянности уже не нужны, они лишние. Слово предполагает некую дистанцию между говорящим и слушающим (или читающим), препятствие, ограничения — и служит для преодоления душевных границ и всяких… А тут все уже вот — свершается, о чем же еще?.. Разве только для отзвука…

Для вспоминания…

из акварели вышла ты
означились размывом жидким
голубоватые белки
нерастворенных губ пружинки
и синей жилки на руке
болезненная симпатичность
и строгая асимметричность
упругой ямки на щеке
все это было как во сне
где был калейдоскоп с картинкой
которой не было еще
подобье куколки с личинкой
которой нет уже
и вдруг
все это удалилось за
ней зазеркалье
а в засонье
зачем-то
почему
слеза

Портрет-переживание, действительно подобный сну наяву, снимок мгновения

Назвать это одиночеством? Слишком слабо..

обещание быть собакой

Один намек — и я исчезну,
один кивок — и я приду,
прильну и снова кану в бездну
и сгину в каменном бреду
ночных задворков, одичалых
подъездов, тусклых фонарей…
И жизнь свою начну сначала,
чтобы тебя найти скорей.
Возьми меня в рабы, изведай
разнузданность, будь госпожой,
мой демон, насладись победой
над уничтоженной душой.
А если вынырнет на мрака
охотник на весну твою,
не бойся — я твоя собака,
буду рядом, я убью.
О знаю, знаю: ты не любишь,
ты в жизнь играешь, ты живешь.
Но ты сама себе уступишь
и позовешь..

А этот стих вместил в себя не столько опыт переживания, сколько сопереживания: прототип лирического героя, рыцарственный мазохист, на автора был не похож, разве лишь тем, что любили оба одну и ту же особу, но любили совсем по-разному. Интересно было вжиться в несходное одиночество соперника.

когда-нибудь расскажу