Одинокий друг одиноких

Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница

С творческо-психологическим антиподом, Ахматовой, развело разочарование, пришедшее в зрелости после молодой захлебывающейся влюбленности предреволюционных годов. Вспышка была, разумеется, только со стороны сверхщедрой, раскаленной Марины; царица Ахматова на своем внутреннем троне оставалась величественно-теплохладной.

Александр Блок написал однажды: «Только влюбленный имеет право на звание человека».

Ежели так, то Марина Цветаева имеет полное право на звание сверхчеловека, и равного ей, пожалуй, не сыскать в целом мире.

Она была влюблена постоянно и беспрерывно, она влюблялась одновременно, последовательно, разностильно и разноуровнево, влюблялась душой, телом, дыханием, мыслями, сердцем, глазами, руками, стихами, губами, снами, шагами, смертью…

Влюблялась так или иначе, или еще иначе, или совсем иначе отнюдь не в первого встречного, нет — но в каждого, кто ей хоть чем-нибудь мог понравиться, прийтись по душе (или телу, она их не разделяла), а главное, захватить творческое воображение — чем угодно, независимо от пола, возраста, внешности, интеллекта и чего угодно еще — не имело даже значения, жив ли человек или давно умер — важно лишь было, чтобы этого человека она приняла — и…

И — любовь, не знающая предела, и — уже вся молнийная мощь была тут как тут, вся взрывная энергия невероятного, небывалого, неизбывного одиночества.

В одном письме спрашивает у адресата, верней, сама у себя: «…можно ли любить всех — трагически? Ведь Дон-Жуан смешон… Или… трагедия вселюбия — исключительное преимущество женщин? (Знаю по себе.)»

Трагедия вселюбия — еще одно определение одиночества, высшего одиночества… Прочитав это, вспомнил слова Александра Меня: «Бог любит каждого больше всех». Воистину, только Богу такое под силу. Но вот и Марине тоже..

Участи быть ее разноуровневыми возлюбленными, кроме людей, уже названных, не избежали: Пушкин, Сергей Эфрон (муж), Наполеон, Ростан, Блок, Волконский, Сонечка Голлидэй, Маяковский, актер Завадский, поэт Антокольский… Ничтожная часть огромного списка, но хватит, и так понятно.

С живыми, как ясно уже, круто не везло.

Рильке заочно поклонялась как превосходящему существу, божеству, писала послания, полные жгучей агрессивной любви, умоляла о личной встрече. Гениальный Рильке благодарственно отвечая, слал стихи, восхищался, но встретиться не захотел.

Наверное, тоже не то чтобы испугался, но отшатнулся от ее безудержности: она ведь и впрямь могла сразу, с порога — броситься и всю душу мгновенно взорвать и выжечь дотла — молния! — молния ураганная!..

А Одинокий Друг Одиноких Рильке в это время уже смертельно болел. Вскорости умер.

Марина разразилась вослед стихами, рыдающими, взывающими, потрясающими…

Один ОДО оплакал другого так горестно, горячо, высоко, так пронзительно-нежно, что плач этот стал плачем всех одиноких по веем одиноким, вечным вселенским плачем…

Через полвека еще один великий ОДО — Иосиф Бродский написал об этом цветаевском стихотворении огромный трактатище, где, разбирая по поэтическим винтикам и гаечкам каждую строчку, замечает, среди прочего, что Цветаева в поэзии (и в жизни, разумеется) — отщепенец, что сыграло в ее биографии «едва ли не большую роль, чем гражданская война».

А главным в этом стихе считает «стремление удержать человека от небытия».

Вот она, суть. И диагноз… Да! — И не только в этом стихе — во всех.

Удержать от небытия, от которого давно уж едва удерживалась сама…

Жизнь есть отдых от небытия, сказал некто.

Набегали меж тем, нависали, сгущались разминования и разлуки, скитания и бездомность, отвержения и предательства…

..Вот открыл наугад (и по ней, и по Пушкину иногда гадаю открываньем страницы вслепую):

Новый год я встретила одна.
Я, богатая, была бедна,
Я, крылатая, была проклятой.
Где-то было много-много сжатых
Рук — и много старого вина.
А крылатая была — проклятой!
А единая была — одна!
Как луна — одна, в глазу окна.

31 декабря 1917

Очевидно, по дате судя, так оно и было: одна Новый год встречала. Падать, конкретно почему, стоит ли?.. Потому что крылата, потому что едина-единственна — достаточные причины.

Двадцать пять лет ей тогда было всего лишь, и все оставшиеся еще почти столько же она останется вот такой же богато-бедной, едино-одной, крылато-проклятой.

…Еще наугад — через 16 лет, знаменитое: