Одинокий некромант желает познакомиться

Боль расползалась. Наверное, если здесь и сейчас Глеба разобьет приступ, то все для него закончится или в кабинете, или в тихой монастырской больнице, закрытой для людей посторонних.

О нет, ему обеспечат уход. И за душу помолятся. Здесь весьма охотно молятся за душу. Что до тела, то кому оно надо, такое слабое?

– Он никогда не насиловал. Он убеждал. Мы были не жертвами, мы были его женами.

– Что?

– Перед тьмой. Мне было десять, когда он надел мне кольцо.

– Я не помню, чтобы…

– Конечно, нет, глупенький. Ты… ты был его наследником, но и только. Если бы ты показал больше усердия, если бы занимался тем, чем следовало, а не тем, что тебя не касалось, мы бы все… И да, Глеб, я была счастлива! Там, тогда…

– А мать…

– Она состарилась. Ей следовало бы уйти.

– Куда?!

– Какая разница? Он бы отпустил. Он предлагал ей приданое для монастыря. А если она осталась, если мешалась со своей обывательской моралью, то… – Наталья провела по лицу ладонями, стирая уродливую маску. – Я не могу вспоминать о том времени. Разумом я понимаю, что она была права, что ты был прав, но отказаться от той любви. Никто никогда не любил меня столь сильно.

– Потому что ты никому больше не дала шанса.

– Думаешь? Я, не только я, потом и Ксинья. Мы помогали сестрам войти в круг. Мы учили их, наставляли, готовили принять свою судьбу.

Глеб потер грудь, боль не уходила. А сердце не спешило останавливаться.

– Это ли не высшая степень единства? А ты… ты требовал предать семью. Мы знали, что другие не поймут, что если кто-то узнает, то нас разлучат. И мы просто не могли допустить этого.

– Все?

– Что? – Наталья запнулась. – Тебе дурно?

– Сама как думаешь?

– Для темного ты чересчур впечатлителен.

– То, что ты говоришь… остальные тоже так считали?

– Остальные?

– Младшие. Слава и другие… они тоже были счастливы? Любили?

Она смотрела долго, и тишина тянулась, мучительная, выматывающая душу. Обещающая, что, когда этой души вовсе не останется, Глеба ждет покой.

– Понятия не имею. Им было велено молчать. Для их же блага.

Глеб закрыл глаза. Время. Оно шло и шло. Ему обещали, что станет легче, но не становилось.

– Ты хотел правды? – голос Натальи звучал рядом. – Что ж, я ушла в монастырь, потому что не желала себе другого мужа. Я не знаю, в чем провинилась, что он оставил меня. Забрал всех с собой, а меня оставил. Знаешь, что я чувствовала, когда его не стало? Нет, не облегчение… это было горе.

Невозможно.

Не бывает такого. Не… Глеб ведь помнит. Или получается, что у каждого память своя? И прошлое тоже свое?

– Я хотела, я думала уйти следом. День изо дня я представляла. Искала способ. И будь я посмелее, я бы решилась. Но мне никогда не доставало силы воли. А ты утешал, говорил, что теперь все будет хорошо, что… А я только и могла, что думать, как мне жить дальше. Без его любви. Потом как-то ты упомянул, что подыщешь мне мужа. И я испугалась, я бы отказалась раз или два, но после ты бы нашел способ, ты бы не понял. Отец обещал, что мы будем вместе… всегда… и в жизни, и в смерти, а ты… ты говорил глупости, но тогда я испугалась.

– И ушла в монастырь.

– Ты не поверишь, но это было самым разумным решением в моей жизни. Здесь я поняла, что все не так, как мне представлялось. Думаешь, я сразу осознала, сколь извращены были мои представления о любви и жизни? Сколь многого я лишилась? Думаешь, я и теперь… разум – это одно, а сердце, – Наталья прижала руку к груди. – Сердце твердит, что я все еще люблю его, что иначе быть не могло, что мне не нужен никто иной. Разум…

Она провела пальцами по губам.

– Поэтому я хочу, чтобы ты ушел. Чтобы закрыл свою школу, пока не случилось беды. Тьма обманчива. Она найдет правильные слова. Научит очаровывать. Проникнет в самое сердце. Нельзя ее выпустить. Нельзя! – Наталья вцепилась в его руку. – Ты ведь понимаешь? Ты… наш род проклят. И должен прерваться. Так будет лучше для всех.

Глава 30

Сыро. Темно. Редкие камни разгоняют темноту, а вот сырость ощущается. Она проникает сквозь платье, заставляя ежиться от холода. Но Анна терпит.

Она спускается. И злится, потому что лестница выглядит бесконечной. Поворот. И снова поворот. И еще один, и ниже. Она в жизни не поднимется наверх. И весь этот спуск теперь кажется издевкой. Словно Анну проверяют на прочность.

Но вот и дверь. Низкая и широкая, из темного дерева, она выглядит непреодолимой преградой, но молчаливая сопровождающая Анны касается рукой, и дверь беззвучно приоткрывается. Страх оживает вновь. А что, если Анну здесь запрут? Она войдет, и дверь затворится за спиной, тяжелый засов ляжет в пазы, и ее никто и никогда не найдет здесь, в центре Петергофа.

Аргус заворчал, и Анна заставила себя переступить через порог.

В келье было не просто сумрачно – откровенно темно. Единственная свеча едва-едва справлялась с этой темнотой. А еще внутри воняло.

– Вот, – из складок рясы появился осколок заряженного силой камня, который монахиня сунула Анне в руки. – Говорите. Матушка дозволила послабление.