– Ты ведь знаешь, что Елена тоже собралась уйти от мира? – Наталья умела менять тему. – Она мне писала недавно, просила совета.
– Почему?
– Что-то не заладилось.
Елена присылала открытки на именины и еще на Рождество, но лишь потому, что было так принято. Изредка к открыткам прилагались письма, обыкновенные, написанные будто бы под диктовку гувернантки. Порой Глебу казалось, что у нее есть целая коробка с этими заготовленными загодя письмами, которые Елена отправляет, когда приходит время.
… Как ты живешь?
… Надеюсь, ты здоров. Молюсь за тебя. Я и супруг милостью Божьей тоже здоровы и пребываем в благоденствии, чего и тебе желаем.
Выходит, не было благоденствия.
– Ее муж пару месяцев как умер, – Наталья подошла к столу, на котором возвышались бумажные горы. Она что-то искала, перекладывая листы с одной горы в другую и обратно. – Она тебе не писала?
– Нет.
– Она тебя боится.
– Меня?!
Вот уж кому не стоило бояться.
– Тебе она представлялась малышкой, но Елена была достаточно взрослой. Она многое видела.
И в тот день уцелела не иначе как чудом.
– И я понимаю, что ты хотел для нее счастливой жизни, что ты старался. И возможно, мне стоило бы подумать о ней, а не только о себе, но меж нами никогда не было особой близости, да и сомневалась я, что мое общество – это то, что ей нужно.
Письмо она нашла, отряхнула от прилипших песчинок и протянула Глебу.
Знакомый почерк. Буквы бисерные, с завитушками, сами по себе украшение. И пахнет от письма сладко, духами. Этот запах уцелел среди прочих, и Глеб улыбнулся.
В последний раз он видел Елену на ее свадьбе. Незадолго до того, как вновь отправиться к границе, потому как только там он чувствовал себя спокойно. Кто знал, что этим разом все будет иначе. Впрочем, тогда, на свадьбе, Глеб не думал о границе. Он видел сестру такой невероятно счастливой, воздушной. И тогда ему показалось, что хоть кто-то да уцелел.
Ошибся? Письмо было…
– Ты знала, что она оказалась в такой ситуации? – тихо спросил Глеб.
Долги. Разорение. Особняк, который пришлось продать. И недовольная родня, не желавшая принять в дом еще одну приживалку.
– Все к тому давно шло, – Наталья забрала лист. – Я отыщу ей тихую обитель…
– Это все, что ты готова предложить?
– Это все, что ей надо.
– Ты уверена?
Наталья сцепила руки:
– Я уверена, что это единственное, что я могу для нее сделать. И мы уже говорили. Она готова к такому исходу.
– Ей следовало написать мне.
– Говорю же, она тебя боится. Ты слишком похож на отца, – Наталья отошла к окну, и золотистый свет витражей лег на ее лицо. То вдруг показалось не пухлым, а болезненно одутловатым. – Все идет своим чередом, Глеб. Не надо сопротивляться.
– Как тогда?
Поджатые губы. И подтянувшийся подбородочек.
– Знаешь, что мне всегда было интересно? – Глеб прикинул, успеет ли обернуться за день. Должен… проклятье, свет, или тьма, или все разом, но он не позволит обращаться с сестрой подобным образом.
Боится? Пускай.
Ей вовсе не обязательно жить с ним. Видеться. Разговаривать. Он купит ей дом или доходное поместье, где поставит толкового управляющего. Управляющие отчего-то опасались связываться с темными магами, предпочитая честность.
И пусть себе живет. Пусть и дальше шлет открытки свои и те нелепые пустые письма, поддерживая видимость родственной связи. А коль уж захочется ей уйти от мира, то не от безысходности.
– Почему вы молчали? Или нет, если бы вы молчали, может, его и вышло бы остановить раньше. Но нет! Вы, матушка, ты, Аксинья, Слава, – вы, как одна, твердили, что я лгу. Что я обижен на отца, поэтому и выдумываю несусветное. Вы выставляли меня даже не лжецом, а…
Боль заставила замолчать. Острая игла в груди, которую, как ему казалось, Глеб давно извлек. Ан нет, сидит, никуда не делась.
– Ладно, в первый раз я подумал, что вы боитесь. Матушка за вас, а вы за себя. Я пытался убедить, но сложно поверить, когда с проверкой приезжает старый приятель проверяемого, верно?
От того, первого, раза остался привкус соли, которой его накормили, после заперев. Жажда – отличное наказание для глупого мальчишки.
– Я тогда едва не умер.
– Но не остановился.
Год… год, за который Глеб успел так далеко войти во тьму, что порой сам себе казался частью ее. А еще ему удалось дотянуться, тогда он почти поверил, что выйдет.
У отца ведь не только друзья имелись.
Кто же знал, что и врагам нужен повод. Веский повод. Куда более веский, чем слова капризного мальчишки, продолжающего уверять, будто бы родной отец способен…
– И вы снова промолчали, и в третий раз, когда… Неважно. Почему, Наталья? Почему вы…
– Потому что любили.
– Кого?
– Его, – Наталья коснулась щеки, смахнув невидимую слезу. – Мне жаль, мы пытались объяснить, но ты не готов был слушать. Не готов был принять. Он… теперь я понимаю, каким чудовищем он был, но там и тогда он умел подобрать нужные слова, убедить. Я была его девочкой. Драгоценной маленькой девочкой, которую он, и только он умел любить правильно…