Одинокий пастух

Не помню, как миновала болото, а за песчаным обрывом, на котором балансируют сосны, тропа неожиданно сделала крутую петлю, почему-то резко пошла вверх и стала каменистой. Выкатилось солнце, но влажный теплый воздух тем больше свежел, чем выше я поднималась. И тут лес кончился. Я стояла на краю горы, а внизу, насколько видит глаз, простиралась невероятная панорама. В объятьях горных хребтов, вблизи зелено-коричневых, а дальше – синих, еще дальше – голубых, покоился лес, в котором скрывались каменные постройки. Затерянный город инков! От этой картины захватывало дух, и кружилась голова, но кружилась она не от горной болезни сороче, а от восторга. И я услышала мелодию «Одинокого пастуха», исполняла ее флейта, и не было в ней отчаянья или печали, одно спокойное торжество.

Этот сон, а был он очень красивым, поверг меня в задумчивость. Подсознание знало что-то, чего не знала я? А что оно могло знать такого особенного? Что было – да, а что будет – вряд ли.

Утро протекало в домашней суете, потом, оставив Митьку на Геру, я поехала к маме и Викентию, а возвращалась с вареньем из кизила, бутылкой моченой брусники, сухими грибами и банкой соленых. Приятель Викентия, с которым я встретилась у родителей, предложил подбросить меня до Черной речки, оттуда мне две остановки на метро до дома.

По дороге большими редкими и лохматыми хлопьями пошел снег. Викентиев приятель высадил меня перед подземным переходом к метро, но я поднялась на мостик и смотрела на речку. Она была и в самом деле почти черная с буро-зелеными бесснежными откосами, словно замусоренными белой бумагой, а это были чайки. Снег опускался в воду и тут же таял. Картина была фантастическая: медленные хлопья, падая, отражались в воде-зеркале и будто поднимались к себе навстречу, а за теми, что исчезли в речке, летели следующие, которые тоже отражались и растворялись. Казалось, снег идет и с неба, и из черной речной воды. Нарушила этот круговорот снежных хлопьев в речке женщина с ребенком. Она устроилась рядом со мной, чтобы кормить уток, и возле моста начался утиный вавилон, который тут же оживили слетевшиеся чайки: и озерные – черноголовые, и серебристые – большие с хищно загнутыми клювами. Они планировали в самое утиное скопление.

Это было время мокрых чаек. Посмотрела на часы. Скоро приземлится Танькин самолет, а ближе к вечеру я позвоню ей по телефону.

Когда я вышла из метро на Удельной, уже смеркалось. И в этих голубоватых сумерках неожиданно звонко прозвучала поющая труба, и, словно кто меня повел, пошла я на серебряный голос.

Заворачиваю за угол, а там, на высоком выступающем цоколе метро, да еще и на табурете, стоит немолодой дядька и играет на трубе. Возле табурета лежит шапка для денег, возле цоколя собрались люди. Дядька кончает играть и говорит:

– Это был марш из оперы Верди «Аида». А что вы еще хотите услышать? Дядя Коля исполнит ваше желание.

– «Одинокого пастуха», – говорю тихо, но он слышит и спрашивает:

– Как твое имя?

– Елизавета.

– Сейчас дядя Коля исполнит «Одинокого пастуха» для Елизаветы Прекрасной! – возвещает он.

Говорят, что действеннее всего возвращают в прошлое запахи, а меня – музыка. Я слышу знакомые звуки, в них яркое и острое предчувствие счастья и горечь. Когда-то я считала эту музыку своей, а себя одиноким пастухом, стерегущим любовь и ребенка. На самом же деле я была овцой – неуверенной, дрожащей и очень одинокой. И дома меня никто не ждал, потому что муж был в другом месте, а ребенок в другом мире. Отважный звук трубы уносит меня туда, куда наяву дороги нет.

Кладу в шапку денежку и ухожу, дальше и дальше, а за мной по пятам – мелодия. Я останавливаюсь и слушаю издали, пока трубач не заканчивает пьесу.

Снег уже не идет, и на земле его почти нет, редкие клочки белеют в тени кустов на газонах. Этот Новый год мы будем встречать без снега.

Я возвращаюсь домой. Бреду через парк, по старым шпалам, потом по аллее, сейчас появится громада дома и светящиеся окна, за которыми меня ждут. Но еще раньше я вижу собаку, она вразвалочку бежит мне навстречу, висячие щеки и уши мотаются, словно в мультфильме. А за собакой идет мужчина за руку с ребенком.