Одинокий пишущий человек

Глава двенадцатая Вслед за собственным катафалком

Смерти писателей ничем не отличаются от всех других смертей; но они обычно лучше описаны.

Джулиан Барнс («Попугай Флобера»)

– Д.И., каждого писателя на протяжении его творческой жизни занимает вопрос смерти: всё-таки герои его произведений (если, конечно, это не сказки для малышей) тем или иным путём покидают этот мир. Писателю приходится искать финал каждой истории любви, каждой истории жизни. Помимо известного чеховского «женись или застрелись», у него не так много вариантов и не так много видов смертей. Герой романа «Белая голубка Кордовы» Захар Кордовин и Зяма, героиня романа «Вот идёт Мессия!», умирают от пули; контратенор Леон Этингер, главный герой «Русской канарейки», едва спасается от смерти, оставшись навсегда слепым; Анна Нестеренко («Почерк Леонардо») вылетает на мотоцикле с моста и просто исчезает, развеивается в пространстве; Аристарх Бугров («Наполеонов обоз»), не в силах вынести смертной разлуки с Надеждой, вскрывает себе бритвой паховую вену в камере предварительного заключения… Можно вспомнить ещё и смерти второстепенных персонажей. В последние годы вы, кажется, перебрали изрядное количество «казней» для своих героев. Простите за брутальный вопрос: после стольких экзаменов на «лицензию профессионального палача» насколько часто думает писатель о собственной кончине?

– Для начала я вас поправлю. Упомянутые вами «сказки для малышей» весьма часто демонстрируют уход персонажей в лучший мир. Сказки братьев Гримм страшно читать – это энциклопедия жестокости и безнравственности. Наши сказки не лучше: вспомните хотя бы Колобка, которого умница-Лиса отлично слопала. Вспомните Медведя, раздавившего своей пятитонной задницей хрупкий теремок со всеми его мирными обитателями.

Что касается собственной кончины…

Писатель и смерть

– …неплохое название для романа. (Вы видите, видите?! – ничто не собьёт этот мозг, эту вечно работающую на производство текстов турбину.)

В наше время смерть значительно усовершенствовалась благодаря некоторым милосердным приспособлениям, и всё же удовольствия в ней маловато. Но если бы человек мог знать: смерть – дар или наказание? – это в корне изменило бы всё наше существование. В том числе существование литературы.

Я полагаю, в каждом отдельном случае смерть несёт в себе и дар, и наказание. Она ведь разная бывает: величественная, ничтожная, долгожданная или безвременная. Всё зависит от обстоятельств конкретной человеческой судьбы. Кроме того, смерть (не-бытие) всегда по-разному трактовалась в разных культурах. И как дар – мученику, и как наказание – преступнику.

Писатель же приглядывается к смерти, даже пристально её изучает задолго до собственного срока – такая уж профессия. Кто это – Хемингуэй? – сказал: «Надо убивать своих любимых»? Похоже, это так. Писатель много бы отдал за возможность написать ту единственную главу за прощальным кадром сознания (и пошли титры, титры, титры, которых обычно никто не читает…) и писал бы её, уверяю вас, с удовольствием, с увлечением…

Но этого никому не дано, и потому главу о «манере уйти» писателя напишет уже кто-то другой. Друг. Коллега. Или – никому не пожелаю – критик.