Одинокое место

Потом все уже не имеет смысла. Ее больше нет, мы убираем в ее квартире – Матс, Луиза и я. Обнаруживаем фотографии наших девочек в мешке в подвале. Наше свадебное фото куда-то пропало, самого красивого Эльсиного рисунка тоже нигде нет. В доме ничто не напоминает обо мне или девочках, зато много портретов ее внука, сына дочери. Так оно, собственно, и было, еще когда девочки были маленькие. Как неохотно она брала снимки девочек, когда мы приходили в гости в ту трехкомнатную квартиру. Она что-то вырезала, делала какие-то странные коллажи, зато фотографии их двоюродного брата висели в рамочках по всему дому. В мусорном пакете – разорванное на кусочки приглашение на нашу свадьбу, вперемешку со скомканными снимками ее мужа. На стенах висят изображения Мадонны с младенцем. Мы все убираем и убираем. Отмываем липкую грязь. Большую гипсовую Мадонну не захотели забирать ни Матс, ни я, ни Луиза. А наш дом полон вещичек, которые свекровь все эти годы дарила Матсу. Я сохранила их все, регулярно пересматриваю, вытираю с них пыль. Вешаю написанные ею картины, глажу скатерти. Когда она приходила в гости, я доставала посуду, которую она купила для нас на благотворительной ярмарке. Там можно найти очень красивые старые тарелки. Я все время пытаюсь наводить мосты, постоянно говорю, как мне нравятся ее кофейные чашечки, будет здорово, если попадутся еще такие круглые, из тонкого синего фарфора. Но все разбивается, как изящный фарфоровый сервиз о мраморный пол в подъезде свекрови. Никаких шагов навстречу, дверь закрыта наглухо, не помогли даже посаженные мною розы, а ведь мы обе их так любим. Когда в начале двухтысячных они переезжали из виллы в квартиру, свекровь отдала мне свою любимую «Louise Odier», я столько всего прочитала об этом сорте, сейчас его не рекомендуют разводить, потому что, несмотря на красоту, эти розы очень подвержены болезням. Каждый год на ней появляются какие-то черные пятна, но я все равно удобряю ее и поливаю. Она живет у нас уже семнадцать долгих лет, а летом после смерти свекрови цветет особенно пышно, и черных пятен на листьях меньше. Я срезаю цветочек и ставлю рядом с ее фотографией.

Я помогаю Матсу и Луизе перемыть посуду в последней квартире их мамы, стираю скатерти. Почему ты не воспользовалась шансом, почему не смогла сберечь и преумножить то, что у тебя было? Мы всегда были тут, рядом, мы твоя семья, мы терпели все твои сумасбродные выходки, и хоть бы раз ты сказала: «Как хорошо, что вы у меня есть, и как все-таки чудесно мы прожили нашу непростую, хрупкую, единственную жизнь».

* * *

Потом, по прошествии времени. Я пытаюсь выразить словами тот страх, что умру и дети останутся без меня. Пока болеешь, он нем, как камень, и лишь откликается внутри рвотным позывом. Это чувство возвращается всякий раз, когда меня охватывает паника по поводу возможного рецидива. Но теперь-то тебя вылечили, ты здорова?