Одиссей Фокс

— Жизнь связывает жизнь, — глухо сказал Стивен. Сказал для себя, почти прошептал, но в зале царила такая тишина, что услышал каждый. — Жизнь связывает жизнь.

Он резко развёл руки, и грязь пронзила всех троих сразу. Мальчик задохнулся и выгнулся в капсуле; глаза на старой голове закатились, из большого рта исторгнулся ржавый вскрик; кокон вздулся и в нескольких местах лопнул, бархатные нити затрепетали в воздухе. Грязь соединила умирающих одним кружевным лезвием, которое растянулось на максимальную ширину в обе стороны, метров по десять направо и налево — повинуясь рукам Стивена, которые он раскинул до хруста в суставах, так широко, как мог.

— Отпустите! — приказал теллари.

Мать с тихим стоном страха выпустила ребёнка, а леди-бабочка благоговейно отпустила кокон, и все трое, как пушинки, взлетели в воздух. Танцующая грязь держала их, наплевав на гравитацию, словно приняв в свой собственный космос, где действовали её собственные законы.

— Стойте, остановитесь, — прошептал Стивен, его лоб покрылся испариной, а глубоко посаженные глаза, казалось, запали ещё больше. Они лихорадочно блестели и метались с одного конца грязи на другой, будто целитель пытался читать её паутинчатую ткань, как письмена. Словно у грязи был язык, и Стивен понимал его… но понимал плохо.

— Замрите!

И трое застыли в тёмном узоре, стоп-кадр между жизнью и смертью. Стивен закрыл глаза и забормотал, как в молитве:

— Один прожил жизнь, всё испытал; другие лишь начали, у них всё впереди. Их право на жизнь выше, но старик принесёт больше блага, он поможет многим… Старик и мальчик лишь две жизни, а кокон множество… Но дети роя менее индивидуальны, они меньше чувствуют, меньше понимают… Однако, если не спасти их, прервётся древняя нить…

Одиссей видел, что мысль целителя мечется, он не может решить, кого правильно пытаться спасти, не знает, кто более достоин. А сомнения — худший враг теллари. Управлять грязью можно только полным целенаправленным усилием всего своего существа. Любые внутренние метания — и она ведёт себя по-своему.

Фокс наблюдал за Стивеном, забыв обо всех остальных. Для детектива это было неправильно, но Одиссей просто не мог заставить себя отвернуться. Происходящее настолько глубоко задевало его, что сыщик сжал зубы, только чтобы ничего не предпринять и не выдать себя раньше времени. Но когда грязь начала конвульсивно сжиматься, Одиссей понял, что не может оставаться в стороне. Если ничего не сделать, Стивен не справится и никого не спасёт. Неудачная демонстрация может привести к непредсказуемым результатам, и весь план Фокса пойдёт наперекосяк.

— Сойдись, сойдись воедино, — шептал Стивен, словно упрашивал вселенную. Руки теллари метались, пытаясь удержать грязь в повиновении, но она содрогалась всё сильнее, и трое повешенных тряслись в воздухе вместе с ней.

Широко раскинутый веер тёмной материи конвульсивно дёрнулся, не желая подчиняться. Человека швырнуло на колени, он едва удержался, чтобы не упасть. По зрителям прошёл испуганный ропот, они начали понимать, что чудесное исцеление вовсе не гарантировано. Ана сжала подлокотники кресла так, что пальцы побелели, сейчас она переживала за Стивена сильнее, чем за себя. Целитель с трудом поднялся.

— Стой! — воскликнул он грязи, но кажется, был не в силах её удержать.

Толпа подалась назад, испугавшись, что теллагерса вырвется из-под контроля и заденет их. Каждый внезапно осознал, что одной маленькой тёмной капли достаточно, чтобы убийственная паразитическая материя навсегда поселилась внутри тебя, а никакие одежды её не остановят, как и большинство защитных полей. Все ахнули, когда рука Стивена сорвалась, и грязь с одной стороны веера расплескалась по залу десятком содрогающихся обрывков.

Но внезапно тёмная материя замерла, наконец услышав зов теллари. Стивен в шоке поднял голову и озирался, блестящий от испарины; одной рукой он с трудом удерживал грязь, а вторая неуверенно замерла. Он будто слушал неслышимый голос, который помогал справиться с тем, что вышло из-под контроля.

Принцесса уставилась в пустоту, на её лице мелькнуло изумление и непонимание, а волосы стали ярко-фиолетового цвета. Ведь из всех собравшихся в зале только Ана видела Одиссея, который стоял рядом со Стивеном, держал теллари за плечо и направлял его руку, что-то едва слышно говорил. Стивен слушал невидимый голос, и гримаса краха на его лице превращалась в горькое понимание.

— Всех не спасти, — эхом повторил он. — Жертвовать одним, чтобы спасти другого.

Мать ребёнка услышала это, и её белое лицо омертвело от страха.