Одиссей Полихроніадесъ

Мы служимъ султану и королю Георгію, Россіи и Британіи. Мы готовы служить Гамбетт и Бисмарку, миру и войн, церкви и наук, прогрессу и охраненію; но служа всему этому, искренно служимъ мы только милой отчизн нашей, загорскимъ горамъ, Эпиру и Греціи.

Радуйся, эллинъ! Радуйся, молодой патріотъ мой!

Видишь ты этого юношу, который такъ стыдливо и благоразумно молчитъ въ кругу чужихъ людей? Еще пухъ первой возмужалости едва появился на его отроческихъ щекахъ… Ты скажешъ: «онъ дитя еще»; не правда ли? Нтъ, мой другъ. Онъ не дитя. Этотъ робкій юноша уже семьянинъ почтенный; онъ женатъ; онъ, быть можетъ, отецъ!

Года два еще тому назадъ какія-нибудь старушки въ его родномъ сел замтили его первую возмужалость. Он долго совщались между собою; он считали деньги его родителей, судили о родств его, связяхъ и сношеніяхъ, и пришли, наконецъ, предложить его отцу, его матери или ему самому въ жены сосднюю двушку, которая, какъ поетъ древній стихотворецъ, «едва лишь созрла теперь для мужчины».

За ней даютъ деньги; воспитана она въ строжайшемъ благочестіи; привычна къ хозяйству; неутомима на всякую ручную работу; она не безобразна и здорова. Онъ соглашается. Ему нужна бодрая, дятельная хозяйка въ отцовскомъ дом, нужна помощница старющимъ родителямъ; нуженъ якорь въ отчизн; его душ необходимъ магнитъ, который бы влекъ его домой, хотя бъ отъ времени до времени, изъ тхъ далекихъ странъ, гд онъ осужденъ искать счастья и денегъ.

И вотъ онъ мужъ, отецъ…

Теперь, когда загорецъ привыкъ къ своей новобрачной, когда содрогнулось его сердце въ первый разъ, внимая плачу новорожденнаго ребенка, — пусть сбирается онъ смло въ тяжкій путь на борьбу съ людьми и судьбой, на лишенія, опасности, быть можетъ, на раннюю смерть. Теперь пусть онъ обниметъ старую мать и жену молодую; пускай благословитъ своего ребенка… Ему въ родномъ жилищ нтъ ужъ больше дла, ему нтъ мста здсь; его долгъ ухать и искать судьбы хорошей въ большихъ городахъ торговыхъ, въ дальнихъ земляхъ плодородныхъ. И такъ жить ему теперь до старости и трудиться, лишь изрдка навщая семью и родныхъ, на короткій срокъ.

Откройся, сердце грустное, откройтесь, горькія уста,
Скажите что-нибудь, утшьте насъ…
У смерти утшенье есть; есть у погибели забвенье…
А у разлуки заживо отрады вовсе нтъ.
Мать съ сыномъ разлучается, и сынъ бросаетъ мать.
Супруги нжные, согласные, и т въ разлук,
И въ день разлуки той деревья высыхаютъ,
А свидятся — опять деревья листъ даютъ.

Такъ говоритъ эпирская старая псня разлуки.

Сорокъ слишкомъ селъ цвтетъ въ Загорахъ нашихъ.

И не думай ты, это села бдныя, какъ во ракіи или въ иныхъ полудикихъ албанскихъ округахъ.

Я помню, съ какимъ ты презрніемъ говорилъ о желтыхъ хижинахъ болгарскихъ, о томъ, какъ тебя клали въ нихъ спать на сырую землю, около худого очага, когда зимою ты здилъ къ роднымъ въ Филиппополь. Не понравились теб простые ракійскіе болгары, ты звалъ ихъ зврями въ образ человка; ты порицалъ ихъ овчинныя шубы, не покрытыя сукномъ, ихъ черныя чалмы, ихъ смуглыя, худыя лица; въ черныхъ этихъ лицахъ ты тщательно отыскивалъ какіе-то слды туранской крови.

Я помню, какъ негодовалъ ты на духовенсто всхъ предковъ твоихъ за то, что не позаботились они «во-время» или не сумли, какъ ты говорилъ тогда, «эллинизировать (во славу рода нашего священнаго!) этихъ безграмотныхъ и грубыхъ чалмоносцевъ!»

Радуйся, эллинъ. Загоры наши не таковы.

И здсь (скрывать я этого не буду) течетъ много славянской крови. Но что значитъ кровь?

Здсь Эллада по духу, Эллада по языку и стремленіямъ.

Любезныя горы моей дорогой отчизны! Есть въ Турціи мста живописне загорскихъ, но для меня нтъ мста миле. Горы моего Эпира не украшены таинственною и влажною стью дикихъ лсовъ, подобно горамъ южной Македоніи; широкій каштанъ и дубъ многолтній не простираютъ на ихъ склонахъ задумчивыхъ втвей. Холмы эпирскіе не обращены трудомъ человка въ безконечныя рощи сдыхъ и плодоносныхъ оливъ, подобно холмамъ Керкиры или критскимъ берегамъ.

Только дале, къ Пинду, гд живетъ рослый куцо-влахъ, тамъ шумятъ душистыя сосны, толпясь на страшной высот.

У насъ, внизу, высоты наги; колючій дубъ нашъ не растетъ высоко; мелкими и частыми кустами зеленетъ онъ густо вокругъ нашихъ блыхъ селъ.

Но и безъ садовъ масличныхъ и безъ лса дикаго наши эпирскія горы мн милы.

Радуйся, эллинъ аинскій!..

Села наши загорскіе, хотя и носятъ старо-славянскія имена, но они села эллинскія, — богатыя, красивыя, просвщенныя.

«Довра, Чепелово, Судена, Лсковецъ…» Пусть эти звуки не смущаютъ тебя.

Не бойся. Уже и лсные куцо-влахи Загоръ стали узнавать и любить имена емистокла, Эсхила и Платона.