Одиссея 1860 года

— Ах так! Но начнем с того, что я не посол, чтобы покупать яхты за сто десять тысяч франков.

— Начнем с того, что я продал ее не за сто десять тысяч франков, а всего лишь за тридцать шесть тысяч.

— Да, но тридцать шесть тысяч франков для меня тоже очень дорого.

— Да ладно! Сколько вы заплатили за вашу?

— Семнадцать тысяч.

— Без торга?

— Да.

— То есть вы оплатили корпус и рангоут.

— Именно так.

— Сколько вам стоило нагрузить ее балластом и перегнать во Францию?

— Три тысячи франков.

— Ну вот уже двадцать тысяч.

— Да, но двадцать тысяч еще не тридцать шесть тысяч.

— Позвольте, вы обшили ее медью?

— Да.

— Вы нагрузили ее чугунным балластом?

— Да.

— И вы оборудовали ее, обставили мебелью и украсили по своему вкусу?

— Да.

— Ну так вот, смотрите. Она обошлась вам в двадцать тысяч франков, не так ли? Дальше будем оценивать все по нижней планке: медная обшивка — четыре тысячи франков; чугунный балласт — две тысячи; внутренние столярные работы — шесть тысяч; буссоли, хронометры, секстант, карты — две тысячи; мелкие расходы — еще две тысячи. Это дает нам вначале, с учетом лишь обшивки, двадцать четыре тысячи тысячи франков; двадцать четыре и две — двадцать шесть, плюс шесть — тридцать две, еще шесть — тридцать восемь, плюс две — сорок, еще две — сорок две. Итого сорок две тысячи франков. Округлим до пятидесяти и на этом покончим.

— Черт побери! — воскликнул я. — У меня мурашки по коже пошли от ваших подсчетов, друг мой.

— О, перепроверяйте их сколько вам будет угодно, они точны. И все эти траты для того, чтобы путешествовать на греческой габаре и под Иерусалимским флагом, признанным всеми нациями, что правда, то правда, но не уважаемым ни одной. Послушайте доброго совета: продайте вашу шхуну «Монте-Кристо» за ту цену, какую вам за нее согласятся дать, и купите «Эмму».

— А что такое «Эмма»?

— Это моя шхуна, шхуна барона де М***.

— Но раз он купил ее, у него нет намерения ее перепродавать.

— Напротив.

— Ну тогда он хочет на этом заработать.

— Напротив, он на этом потеряет.

— Ну-ка, разъясните мне, как такое может быть. Честное слово, с вашими шхунами и яхтами я сойду с ума.

— Дорогой мой, все очень просто; когда барон де М*** купил мою шхуну, он был холостяком.

— Хорошо.

— Затем он женился.

— Очень хорошо.

— Его жена, которую он обожает, не выносит моря. Шхуна им в тягость, так что барон де М*** выставил ее на продажу и готов сбыть ее с рук за любую цену.

— Как это за любую цену?

— Ну да, вы получите ее, как говорится, за корку хлеба.

— Корка хлеба это не сумма.

— Ну, за двадцать тысяч франков, за пятнадцать тысяч, а возможно, и за двенадцать тысяч.

— Да что вы такое говорите, друг мой!

— Чистую правду.

— Когда ближайший пароход до Марселя?

— Завтра, прямой рейс, «Филипп Август».

— Черт побери! Филипп Август был, возможно, великим королем, но вот судно, названное его именем, крайне скверное. Ну да ладно, прощайте.

— Что вы намерены делать?

— Я уезжаю, чтобы купить «Эмму» и продать «Монте-Кристо». К тому же название «Эмма» мне нравится: оно имеет связь с одним из самых дорогих моих воспоминаний.

— Ну что ж, за свою жизнь вы провернули не так уж много удачных сделок, так проверните эту, наверстайте упущенное.

— Благодарю.

Я обнял посла и спустя три дня был в Марселе.

Первое, о чем я спросил:

— Где стоит «Эмма»?

— Под стенами форта Святого Николая, — ответили мне.

— Лодочник, к «Эмме»! — крикнул я, прыгая в плоскодонку.

— Неплохое суденышко! — с явным восхищением произнес лодочник.

— Тогда вперед, живо!

Десять минут спустя мы остановились напротив очаровательной шхуны со стремительной носовой частью, утонченным корпусом, изящной и аристократичной в каждой своей черточке, настоящей морской птицей.

Я осмотрел все ее укромные углы и закоулки, как мог бы сделать таможенник. Повсюду ощущалась рука английского корабела, который, заботясь о комфорте, едва ли не достигает подлинного искусства.

У шхуны имелось полное приданое, словно у девушки, готовящейся выйти замуж: столовое серебро, столовое белье, столовая посуда, светильники, кухонная утварь и ковры.

Требовались лишь кое-какие расходы, связанные с удовлетворением собственных прихотей, только и всего. Нужно было прикрыть красное дерево стенными коврами, а клен упрятать за живописными полотнами.

Единственный упрек, который можно было бы предъявить «Эмме», состоял в том, что она, в деликатном смысле слова, чуточку отдавала предместьем Сент-Антуан.

Правда, этот упрек делал невозможными всякие попытки упрекнуть ее в чем-нибудь еще.

Но к кому мне следовало обратиться, чтобы начать переговоры?

Этот вопрос я задал сторожу.

— К госпоже Альтарас, улица Бретёй, дом номер сорок один, — ответил он.

Я обрадовался этому счастливому предзнаменованию. Мне очень нравятся деловые переговоры, которые ведут между собой мужчина и женщина. В них всегда проскальзывает с одной стороны кокетство, с другой стороны — галантность, что в итоге ведет к успеху.

Исключая кокетство, я обнаружил в г-же Альтарас то, что и ожидал, а именно безукоризненную доброжелательность.