Одиссея 1860 года

* * *

Вот что, как уже было сказано, пожелал мне Мери, старинный друг моего сердца, наперсник моих первых поэтических мечтаний, которому за тридцать четыре года перед тем я читал стихи из «Кристины». С того самого дня мы идем бок о бок по дороге жизни, столь часто тяжкой и лишь изредка усыпанной цветами благодаря искусству, при том что ни один из нас никогда не затеняет другого, при том что тучи, проносящиеся по небу над нами, никогда не оставляют следа в наших сердцах, а грозы, грохочущие над нашими головами, никогда не вынуждают нас расцепить руки.

Итак, настал день предпринять намеченную поездку. Задержали ее обстоятельства, независимые от моей воли; целому году предстояло отделить путешествие по миру цивилизации от путешествия по миру варварства. В течение этого года я продолжал вечное дело моей жизни, более всего удивляющее моего собрата Мери: писательский труд. Я издал двадцать томов и подготовил для издания еще пятнадцать, сочинил шесть пьес, три из которых к этому дню репетируют на сцене, и вот я снова в Марселе, предоставив заботу о моем материальном благополучии и моей репутации публике, что всегда делаю с полным доверием к ней, и готовый ступить на борт шхуны, которая нисколько не похожа на корабль Вергилия, но унесет вдаль — только не тревожься, дорогой Мери! — друга не менее преданного, чем Гораций.

Но как случилось, что моя первая шхуна, построенная на Спросе греческим корабельщиком, сменилась на шхуну, построенную в Ливерпуле английским корабельщиком?

Тем, кто непременно хочет все знать, я расскажу следующую короткую историю.

Однажды я вычитал в книге Эдмона Абу, что на Спросе строят небольшие суда, сто́ящие вполовину меньше тех, что строят во Франции, и лучше, чем они, приспособленные для плавания по Эгейскому морю. Это своеобразное рекламное объявление застряло у меня в голове и никак оттуда не уходило. Я лишен пороков, но у меня есть прихоти, что обходится намного дороже! Мне захотелось иметь одно из таких небольших судов.

И потому, уезжая в Россию, я составил себе следующий маршрут: Берлин, Петербург, Москва, Нижний Новгород, Казань, Саратов, Астрахань, Дербент, Баку, Тифлис, Трапезунд, Константинополь, Афины и Сирое.

Так что вся эта длинная и долгая поездка имела, в действительности, лишь одну цель: завершиться на острове, где родился смотритель свиных стад Одиссея. Я прибыл туда в конце девятимесячного путешествия, проделав путь длиной около четырех с половиной тысяч льё. Господин Ралли, баварский консул, которому я бесконечно признателен за те хлопоты, какие он предпринял, чтобы помочь мне осуществить мою прихоть, вызвал к себе Пагидаса, лучшего кораблестроителя на Сиросе. Мы договорились о цене, составившей семнадцать тысяч франков. Это было ровно вполовину меньше того, что с меня запрашивали во Франции.

Так что начиналось все превосходно, доказывая правоту моего друга Абу.

Своим представителем на Сиросе я оставил сына старого Димитриса Подиматаса, лучшего лоцмана в Эгейском море, награжденного, насколько мне известно, орденом Почетного легиона за спасение французского судна при Наварине. Я столкнулся с Подиматасом-младшим, в то время оказавшимся без работы, на борту парохода «Сюлли», совершая плавание из Трапезунда в Константинополь. Дагерр, человек весьма опытный в подобных делах, рекомендовал мне молодого человека, и я взял его к себе на службу.

При крещении он получил имя Апостолис; как раз так звали одного из самых привлекательных персонажей моего романа «Джон Дэвис». Ну а поскольку отличительной чертой моего характера является способность поддаваться первому впечатлению, это совпадение имен и решило дело.

Шхуна «Монте-Кристо» должна была быть построена за пятьдесят дней; я располагал клятвенным обещанием Пагидаса, а Пагидас, по крайней мере по его заверению, никогда не изменял своему слову. Однако Пагидас не взял в расчет Пасху. Наступила Пасха; греческие мастеровые, куда более набожные, нежели трудолюбивые, взяли отпуск на полмесяца, и мои пятьдесят дней превратились в шестьдесят пять.

Затем началась наша война против Австрии. Нынешние греки, подобно древним грекам, большие охотники до политических новостей. Пагидас же был жаден до новостей, как грек нынешний и древний вместе взятые: вместо того чтобы прямиком идти на судостроительную верфь, он по пути заходил на агору своего городка, где обсуждались интересы Европы, точь-в-точь, как во времена Демосфена.

Там Пагидас высказывал множество дилемм, отличавшихся неотразимой логикой. Все признавали, что он рассматривает итальянский вопрос в его истинном свете, но «Монте-Кристо» тем временем припозднился еще на десять дней, которые вместе с уже истекшими шестьюдесятью пятью днями составили в итоге семьдесят пять дней.

Наконец, на семьдесят шестой день выяснилась серьезная проблема: оказалось, что «Монте-Кристо», построенный на греческой верфи и греческим судостроителем, не мог стать собственностью француза. Когда я заказывал судно, мне забыли упомянуть данное обстоятельство, довольно-таки немаловажное.

Об этом осложнении меня уведомили письменно.