Одиссея 1860 года

Я предоставил две тысячи франков.

Через неделю я получил письмо, извещавшее меня, что, согласно наведенным справкам, осадка «Монте-Кристо» на пятьдесят сантиметров превышает ту, что позволила бы провести его на бечеве через отмели Роны.

Мы снова впали в раздумья.

Рона отказала нам в проходе, однако его предоставлял Южный канал. Осадка «Монте-Кристо» составляла два с половиной метра, а Южный канал на всем своем протяжении имел глубину три метра.

Так что в этом отношении беспокоиться было не о чем. По Жиронде мы выйдем в океан — по крайней мере, меня в этом заверяли, — увильнем от опасностей Гасконского залива, обогнем мыс Финистер и с триумфом причалим в Гавре.

Подобный переход должен был стоить всего лишь восемьсот франков. Это давало экономию в тысячу двести франков в сравнении с предыдущим планом, то есть настоящий барыш.

Вот с такого рода барышами я всегда и оказываюсь внакладе.

Я обратился за советом к Подиматасу; Подиматас посовещался со своими матросами, и большинство высказалось за возможность такого перехода.

Подиматасу было отправлено восемьсот франков.

Подиматас, в свой черед, отправил мне расписку в получении восьмисот франков и сообщил, что отправляется в Сет.

Спустя три дня я получил следующую телеграмму:

«Невозможно пройти у Агдского моста, поскольку шхуна на тридцать сантиметров шире положенного. Что делать?»

Так что «Монте-Кристо» обладал чересчур глубокой осадкой, чтобы подняться вверх по Роне, и чересчур широким корпусом, чтобы пройти по Южному каналу.

Определенно, «Монте-Кристо» отличался привередливым характером.

На вопрос «Что делать?» я ответил телеграммой:

«Вернуться в Марсель, черт побери!»

Слова «Черт побери!» свидетельствовали о моем крайнем раздражении.

Что поделаешь! Вот уже полгода все мои друзья жужжали мне в уши, повторяя:

— Дорогой Дюма! Вы совершили ошибку, причем серьезную ошибку, заказав постройку судна на Сиросе. За половину той суммы, в какую оно вам обойдется, вы могли бы купить уже готовое судно в Константинополе, на Мальте или в Марселе!

Так что я уже начал сознавать всю справедливость умозаключения, указывавшего на совершенную мною ошибку, что, естественно, вызывало у меня досаду.

Следует согласиться, что на фоне сложившихся обстоятельств эта досада, проявившаяся лишь в словах «Черт побери!», была вполне беззлобной.

Настолько беззлобной, что Подиматас даже не обратил на нее внимания.

Вместе со шхуной он вернулся в Марсель.

Я прибыл туда почти одновременно с ним.

Предстояло принять важное решение.

Ради того, чтобы приехать в Париж, которого они никогда не видели, и провести там зиму, мои матросы были готовы удовлетвориться лишь половинным жалованьем.

Я предложил им остаться вплоть до весны в Марселе, причем на тех же условиях.

Они ответили, что предпочитают списаться на берег.

Возразить на это было нечего, и я поинтересовался у Подиматаса, какое вознаграждение мне следует выплатить матросам, давая им расчет.

Он ответил мне, что я ничего им не должен, поскольку они сами пожелали покинуть судно.

Мне показалось, что «ничего» — это как-то маловато, и я разрешил Подиматасу выплатить каждому из них по месячному жалованью, как только они сойдут на мостовую улицы Канебьер.

По уверению Подиматаса, эта выплата месячного жалованья должна была привести их в восторг.

Так что я вернулся в Париж, полагая, что матросы уже сошли на берег.

Две недели спустя, когда, находясь на Амстердамской улице, я воображал, что они уже на пути в Грецию, мне пришло письмо от г-на Беше, моего корреспондента в Марселе.

Дело, как стало ясно, сильно осложнилось.

Матросы, которых, по словам Подиматаса, я имел полное право оставить у себя на службе или уволить, причем без всякого денежного возмещения, потребовали в качестве вознаграждения за понесенный ими ущерб трехмесячное жалованье.

На сей раз уже я, в свой черед, поинтересовался у моего корреспондента: «Что делать?»

«Платите, — ответил он. — Ваше судно, построенное на Сиросе, находится под юрисдикцией греческого консула, и вполне естественно, что греческий консул, делая выбор между Вашими интересами и интересами своих соотечественников, возложит вину на Вас».

Неужели, хотя правда на моей стороне, консул, то есть законник, может возложить вину на меня потому, что он грек, а я француз? Это было мне непонятно.

Я посоветовался по этому вопросу со своими друзьями, но они в ответ ограничились словами:

— Мы уже говорили вам, что вы совершили ошибку, заказав постройку судна на Сиросе, вместо того чтобы купить уже готовое судно в Константинополе, на Мальте или в Марселе!